Всегда найдется причина, почему Лукас держится так холодно, так отстраненно, и эта причина всегда будет очень тяжелой. Он выложил ей все в ту ночь, когда они впервые поцеловались, объяснив причины, по которым он не мог потерять контроль над собой. Он разжег костер, и его семья погибла, но, когда он рассказывал об этом, его холодный голос каким-то образом высосал из него весь ужас. Он казался отстраненным.
Но это… У нее все еще кружилась голова. Он узнал об этом в тринадцать лет и с тех пор жил с мыслью, что был виновен в ужасной смерти своей матери.
Неудивительно, что он так замкнулся в себе.
Он все еще был внутри нее, и, конечно, они не использовали никакой защиты, но они уже обсуждали это, и в любом случае, это казалось наименьшей из ее проблем прямо сейчас. Она не знала, что сказать. Понятия не имела, что делать. Как она могла заставить его чувствовать себя лучше из-за такого ужаса? Ее собственные проблемы не шли ни в какое сравнение. Ее отец был темпераментным художником и плохо с ней обращался, скомкал несколько рисунков. Все это было такой фигней.
Ее сердце было разбито. Как будто кто-то пнул его несколько раз.
— Ты был всего лишь маленьким мальчиком, — слезы сделали ее голос хриплым. — Это не твоя вина. Ты понятия не имел, что делаешь.
Он ничего не ответил, уткнувшись лицом ей в шею. Потом его затрясло, как будто он разваливался на части, и она сделала единственное, что могла. Она обняла его крепче руками и обхватила ногами его талию. И держала его так крепко, как только могла. Изо всех сил. И она плакала по пятилетнему мальчику, которому нужен был всего лишь велосипед. Из-за тринадцатилетнего мальчика, чей отец открыл ужасную правду, которую он должен был переварить в одиночку. Из-за мужчины, который так замкнулся в себе, что превратился в хрупкий лед.
Лед, который сейчас ломался.
Поэтому она не сказала ни слова. Она просто держала его так крепко, как только могла, давая ему единственное утешение: что он не один.
В конце концов дрожь, сотрясавшая его, прекратилась, и он замер, прижавшись к ней. Она не отпустила его, продолжая крепко держать, пока слезы текли по ее щекам. Потом, после долгого, долгого молчания, он поднял голову и посмотрел на нее.
Она думала, что, учитывая, как он дрожал в ее руках, возможно он мог плакать, но нет. Его глаза были сухими, выражение его лица она не могла ясно прочитать. Боль, гнев и чувство вины сменялись на его лице, как тени облаков на чистом синем море, но было и что-то похожее на удивление.
Она понятия не имела, что это значит, поскольку в его словах не было ничего удивительного.