— Что укусило её за задницу? — спрашиваю маму.
Она приподнимает брови, поджимает губы и отворачивается.
Думаю, Софи рассказала им, что случилось.
Я вздыхаю и забираю Милу. Зайдя в гостиную, опускаю её на пол и сажусь на диван. К нам подходит мама с карандашами и бумагой и кладёт их перед ней.
Мила смотрит наверх с улыбкой.
— Спасибо.
Я наблюдаю за ней, когда она бросает кролика и хватает зелёный карандаш. Мила начала чёркать на листе, не рисуя ничего конкретного, а затем меняет зелёный карандаш на фиолетовый. Я продолжаю наблюдать за ней, позволяя заниматься своим делом. Закончив с первым листом, она отталкивает его в сторону и приступает к следующему рисунку.
Она в таком блаженном неведении о боли родителей.
Надеюсь, так и останется.
Лейла просовывает голову в дверной проём и переводит взгляд с Милы на меня.
— Что?
— Я ухожу, — зло произносит она.
— Великолепно. Зачем мне это знать?
— Затем, — тихо шипит она, чтобы не побеспокоить Милу. — Я ухожу, чтобы исправить твои косяки. Вот зачем.
Она разворачивается и исчезает, прежде чем успеваю сказать хоть слово. Я откидываю голову обратно на диван, глядя в потолок. Чёрт, от плохого к худшему.
Я должен был послушать Софи. Должен был позволить ей просто проигнорировать меня.
Должен был, хотел бы, мог бы.
Поднимаюсь наверх в свою комнату, беру блокнот с карандашом и возвращаюсь в гостиную. Мила настолько погружена в своё занятие, что даже не заметила мой уход. Кладу блокнот на колено и нажимаю на кончик карандаша.
— Пишешь песню? — тихо спрашивает Кай, садясь возле меня.
Я киваю и, касаясь карандашом бумаги, позволяю словам излиться.
***
На следующее утро, я выползаю из комнаты, пока Мила продолжает спать. Спускаюсь, обходя скрипучие ступени, и иду на кухню. Моя гитара прислонена к задней двери, я поднимаю её и кладу на стол. Открываю чехол и беру два блокнота: один из чехла, а второй, в котором писал вчера.
Ранним утром прохладный ветер обдувает мою голую спину, пока я сижу на ступеньках крыльца, гитара лежит на коленях. Я перелистываю блокноты, пока не нахожу нужные записи, и пытаюсь связать ноты с текстом.
Я играю и напеваю каждые пару строк, чтобы убедиться, что всё правильно. Я уверен в том, что делаю, но в любом случае повторяю снова и снова. Повторяю до тех пор, пока мелодия не застревает в моей голове, и я не обретаю уверенность, что ненавижу каждое слово, написанное прошлой ночью.
— Всё в порядке, сынок? — папа просовывает голову в дверной проём, когда я заканчиваю играть.
Поднимаю на него взгляд.
— Да. Просто… запутался.
— Мила проснулась, — произносит он. — Не спеши. Твоя мама приготовила ей завтрак.