— Отрава, — сказал он.
— Первая всегда плохо идет, — утешил его кто-то, — первая она на то и первая, чтобы остальным путь проложить и дорожку вымостить. Как тебе математик? На идиота не похож — слишком здраво рассуждает, а речь? Что ни слово — вопрос. И ждал он тебя, как знал, что ты придешь. А если так — опять вопрос. Откуда он знал? Говорит, во сне явился. Ты его прежде видел? Нет, не видел. А он тебя — видел? Тоже не видел. И как тогда ты к нему во сне явился? Врет!
Виталий Борисович налил еще и откусил колбасы, хотя есть не хотелось. Откусил просто так, чтобы чем-то себя занять.
Врет? А почему он должен врать? Чтобы лгать, нужна причина. Без причины и солнце не всходит. И везет ему на всяких придурков, а кто сказал, что Алексей Митрофанович придурок? Математик — он почти ученый, а у них, как известно, мозги набекрень. Уравнения решают, в степень возводят и вычисляют форму нашей вселенной. Кому, спрашивается, есть дело, какая форма у вселенной! Тысячу лет жили и не знали, что земля круглая. И что? Плохо жили? Замечательно жили — ели, пили и не тужили.
Хотя к чему ему врать? Эксперимент, говорит, не желаете? Можно и эксперимент, что ему еще остается делать? У него вся жизнь один большой эксперимент, он, поди, и опыты над собой ставит. С кафедры, бедолагу, уволили, с трудом вспомнили. Кто? Горелик? Алексей Митрофанович? Не помню, зайдите в отдел кадров. Зашел. Алексей Митрофанович? На кафедре, говорите, преподавал? Простите, не помню, нужно будет архивы поднять… Подняли. Ах, Горелик! Был такой — очень странная личность, кандидат наук? У нас много кандидатов, план мы выполняем успешно. А как же! Вы не знали? У нас план имеется, чтобы каждый год новые кандидаты…
Виталий Борисович махнул третью рюмку и понял: хмелеет — перед глазами поплыл голубой туман.
— На, носи дальше, — произнес он и водрузил на глобус фуражку.
Во сне ему явилась Клавдия Степановна и опять обнаженная! Стало даже неловко, потому что гражданка Мухина не только была голой, так она самым бесстыжим образом приставала к Виталию Борисовичу! А он в фуражке и синих трусах. Как, вероятно, сидел на кухне, так и отправился в космическое путешествие, одеться не успел. Виталий Борисович, хотя и пребывал во сне, но лишнего себе позволить не мог — на помощь пришли воспитание и честь мундира. А Клавдия Степановна что-то на французском говорит, какие-то стихи французских поэтов читает и нисколько не стесняется. А потом и говорит, уже по-русски: а чего, говорит, мне стесняться, если я уже три дня как мертвая? Вы-то мертвая, соглашается Виталий Борисович, а я-то живой! Это вам все равно, голые вы или обнаженные, а мне напротив и вовсе не все равно, да и что товарищи подумают? Да ваши товарищи, возражает Клавдия Степановна, только об этом и думают! Вот, сопротивляется Виталий Борисович, прикройте свою наготу, мне право, действительно, неудобно смотреть на голую женщину, и тем более, мертвую. Отдал свой мундир с погонами, а сам, стало быть, в трусах и остался. В синих, советского образца, потому как других трусов в Советском Союзе купить было невозможно. Насчет женщин — неизвестно, а мужчины поголовно ходили все в синих сатиновых трусах. А чтобы еще раз подтвердить данный факт, является Алексей Митрофанович и тоже в синих трусах! Я, говорит он, явно не стесняясь своего, скажем, не самого удачного наряда, на минуточку заглянул. Товарищ Шумный, вроде как сомневался, мы намедни встречались, вас вспоминали, — и кивает своей старой знакомой — Клавдии Степановне. А Виталий Борисович не знает, что делать, как поступить, и пребывает в полной конфузии. Единственное утешение, что это сон, и как всякий сон, он должен когда-нибудь закончиться. И он закончился — Виталий Борисович ударился головой и проснулся.