А мне куда? На медведя братья явно не пустят, бедняжке Флэсси остается только одно — искать занятия, достойные боевой подруги. Готовку и постирушки мне никто особенно не навязывает — просто знаю, что надо.
Иногда Виталий рисует очередную многофигурную композицию, отражение суточных перемещений в пространстве, и каждый здесь узнаваем — не только осанкой или поворотом головы, но даже манерой держать лошадь под уздцы. Подметил, глазастый, как у меня ноги заплетаются, и даже прическу точно изобразил — два хвостика, прихваченные капроновыми бантами. Только на картинке замечаю, какой у меня глупый детсадовский вид. Смеется, гад!
«…На крутом берегу ручья маркируем образцы. На противоположном склоне кто-то шевелится.
— Тарбаган поймал евражку! — заявляет Билл.
— Быть не может! — упорствует Шеф.
Однако факт налицо — какой-то зверь действительно закусывает евражкой. Из-за камней виден только хвост и часть морды. Мы в недоумении. Лиса? Но здесь все лисы — огневки, а это кто-то желто-черный. Медвежонок? Тоже не похоже. Умираю от любопытства, а шеф громко свистит. Зверь поворачивает к нам злобную морду, продолжая доедать евражку. Наконец пир окончен, и он вылезает из-за камней, помахивая хвостом. Существо, ни на кого не похожее, разве что очень отдаленно на собаку.
— Росомаха! — определяет Шеф.
Ну и зверюга, до чего ж отвратительная! Разворачивается и мчится прямо на нас как бешеная, оскалив зубищи.
— Не собирается ли она закусить нами? — удивляется начальник. На всякий случай я крепче охватываю ручку геологического молотка и стараюсь не прятаться за Билла. Чудовище стремительно приближается. Когда нас разделяют метров тридцать, Шеф щелкает фотоаппаратом. Росомаха паникует, разворачивается на сто восемьдесят и с реактивной скоростью удаляется по руслу, заваленному каменными глыбами, демонстрируя поистине гимнастические прыжки.
Всю дорогу до лагеря Шеф развлекает нас рассказами про съеденных росомахой геологов. Привирает, конечно, но случаи бывали. В честь счастливого избавления раскололи его на спирт — это у нас называется „по гильзочке“, потому что вместо рюмки охотничья гильза двенадцатого калибра».
Только сейчас отметила почти полное отсутствие алкоголя. «Гильзочки» были малы и редки. С никотином тоже как-то аскетично — трубка Шефа в особых случаях, пачка «Столичных» на весь сезон у меня, а у тех двоих — и вовсе ничего.
Странно, никого это не волновало.
Теперь — о кризисе самоопределения?
Да ладно, никакого кризиса у меня и нет. Пусть они яростно самоутверждаются как мужчины — я же, напротив, блаженствую в состоянии совершенной бесполости. Бесформенная брезентовая куртка, сапоги кирзовые, ногти обломаны, глаз заплыл от комариного укуса. У меня в рюкзаке зеркальце есть, но я не доставала ни разу — зачем? Полное равнодушие к собственной внешности, зато непрерывное внутреннее возбуждение — так и ведет по магнитным линиям, так и тянет, только куда? Магия места, топологические игры, любовь пространства. Что-то в этой земле скрыто — гул под ногами, раскаленные магмы, завихрения силовых полей, во мне гудят наведенные индукционные токи. Вибрирую, живу на полную катушку — острей, больней, пристальней. Иногда немыслимая тяжесть прижимает к земле, будто гравитационная постоянная изменилась, иногда, наоборот, летаю.