Тоннельный эффект (Кекова) - страница 2

На первую страницу
не желает человек.
Не желает подчиняться
ходу мерному светил,
тяжело ему меняться
и терять остатки сил.
За утратой ждёт утрата,
в стены дома бьёт волна…
Где вершина Арарата?
Существует ли она?

* * *

Я б хотела с рыбой породниться
и хотя б на миг уйти туда,
где струится в ледяной гробнице
мёртвая осенняя вода.
Это путь сквозь зону увяданья,
сквозь её последний ураган…
В жизни, словно в зале ожиданья,
копятся грехи, звучит орган.
Зыблются рябины в снежных шалях.
Вижу — приближается Она —
та, кому на ледяных скрижалях
числа выбивать и имена.

* * *

Очертания душ я ищу в облаках,
чтобы шелест земной затаился, притих.
Заседает в ветвях воробьиный конклав.
Спрятал в пёрышки клюв воробей-еретик.
Каждый день в половине восьмого утра
воробьиное дерево — грецкий орех —
начинает звучать, выдавать на гора
воркование, свист, щебетание, смех.
Каждый звук уникален, как форма бровей
Суламифи, как губ её алых изгиб.
Но на ветке сидит еретик-воробей
и с сочувствием смотрит на пастбище рыб —
голубой водоём, где гуляют вдвоём
краснопёрка и линь среди рыбьих отар,
где они затаились в молчанье своём
на военном параде супружеских пар.

* * *

Ирине Евсе

Богомол на воле расставил усы-антенны.
Как сигналы «sos», дождевые он ловит капли.
И рифмуют смело цветущие хризантемы
лепестки свои с опереньем японской цапли.
Наступила осень — и стало темно и голо.
Перестал сизарь ворковать со своей голубкой.
Лёгкий пух небесный, летящий от уст Эола,
отменяя пафос, прикинулся снежной крупкой.
В телефонной трубке я голос знакомый слышу:
тёплый ветер с моря с кавказским звучит акцентом:
«Я сегодня буду орехи бросать на крышу,
покупать инжир и лежать на камнях под тентом».
Три банана купишь, в свободный зайдёшь автобус,
чтобы плач о жизни тебя с головой не выдал…
Под рукою Бога вращается старый глобус —
то ли шар земной, то ль фетиш непонятный, идол.
Есть такое племя, у коего нет тотема, —
это племя слов, что колотит в свои тамтамы.
А в петлице осени астра иль хризантема
чуть привяла, словно букет для Прекрасной Дамы.

* * *

Протекает жизнь сквозь сердечный клапан,
как река, — в смятении и тоске.
Но стоит, как стражник, на задних лапах
богомол на розовом лепестке.
Получает визу в небесном МИДе
и летит на юг журавлей семья,
тихо спит в коричневой пирамиде
золотая мумия муравья.
А сверчок, исполненный тайной грусти,
запускает звука веретено.
Дети белых бабочек спят в капусте,
стрекоза лиловое пьёт вино.
Воробьи в ветвях собирают вече,
чтоб потом спокойно уснуть в ночи.
Человек, владеющий даром речи,
где твои медсёстры, твои врачи?
Неужели это — ветла в овраге,
молодой сверчок на своём шестке,
Следующая страница