Она так входит во вкус, что приходится с силой отрывать ее от себя. Александра громко глотает воздух, словно вынырнула в шаге от утопления.
— Теперь знаешь как? — спрашиваю, кажется, слишком хрипло.
Вместо ответа она опускает голову ниже, дрожащими пальцами обхватывает меня у основания. Прикусывает губу. Снова. Блядь, прикусывает свою чертову губу, и я все-таки подталкиваю ее голову вниз. Немного отклоняюсь назад, чтобы видеть, как она прижимается губами к уздечке.
В ушах громко звенит, кровь распирает вены.
Ее губы широко распахнуты для меня.
Еще немного.
Несмелое движение ладонью вверх и вниз.
Я уже практически разучился думать, и мое тело живет лишь на чистых инстинктах.
Под таким углом очень хорошо вижу, как она облизывает меня сверху, как острый язык смахивает пару капель влаги, как будто я долбаная конфета с густой начинкой.
В груди все горит, и я только через секунду понимаю, что просто, мать его, не дышу! Что моему сердцу не хватает глотка воздуха, чтобы продолжать биться дальше.
— Хочу кончить тебе в горло.
Александра выгибает спину от моей грубой откровенности.
Опускает голову, вбирая меня так глубоко, как только может.
Полные губы обхватывают меня, рвут потребность растянуть удовольствие. Не хочу тянуть, хочу глубже в этот невинный рот. Что-то совершенно тупое и первобытное долбит в затылок: «Она твоя, демон! Никто не трахал этот оухенный рот! И никто не трахнет!»
Чувствую, как упираюсь в ее скользкое нёбо. Увожу бедра, чтобы Александра смогла выдохнуть — и вхожу снова. Быстрее и резче, глубже. Она сглатывает, но берет все, только до адской боли вонзает ногти мне в бедро.
Мой Бермудский треугольник пошло думает о том, что хочет отдать мне ведущую роль.
Я все-таки благословлен, хоть и не знаю, за что.
Приходится опереться на вторую руку, чтобы не упасть, когда начинаю двигать бедрами ей навстречу.
Я матерюсь, как сапожник, ускоряя собственные толчки.
Она не сразу, но ловит ритм, прячет зубы за губами и громко дышит носом. Но в ее маленькой груди урчит похоть, разбуженная ощущением власти надо мной.
Опустить взгляд на нее — плохая идея. Потому что от одного вида скользящего между ее губами на хрен почти лопающегося стояка я окончательно «еду».
Покорная. Послушная. И все же — главная сейчас.
Если откажется продолжить — я буду валяться у нее в ногах, как щенок, и выпрашивать еще порцию в обмен на все звезды того и этого мира.
У меня зудит между позвонками, потому что я все-таки слишком сильно выгибаюсь назад, проталкивая член в ее горло так глубоко, как только возможно. И снова не способен дышать, потому что тяжело кончаю ей в рот. Раз и еще раз, и еще. Как будто делаю это впервые в жизни. А когда она глотает, я понимаю — ни хрена мне не легче, мне еще хуже, чем было.