Я просто умираю. Валяюсь изрезанным куском мяса в луже собственной крови в костюме от «Gucci», туфлях ручной работы от «Silvano Lattanzi» и надеюсь, что следующий вдох не станет последним. Надеюсь, но мысленно жду обратного, потому что этим чертовым фанатикам было мало порезать меня на лоскуты. Я же великий мухлежник Локи, я умею считать даже звезды на небе, и в этот раз я тоже считал, правда, на чистом автомате. Сорок шесть ножевых ранений, они резали меня всем сраным приходом, словно свинью! А потом полили святой водой и ублюдочно ржали, пока я выл и рвался с цепей, как пес.
Жизнь несправедлива, даже если ты сынок Создателя.
Потому что Каин всю эту шелупонь раскидал бы за пару минут, а потом бы сжег храм к такой-то матери и прикурил от огонька.
Люцифер вообще не любит разговаривать, а сразу хватается за стволы и может сделать скидку на «поболтать» лишь с теми, кто выживет. Если выживет.
А я — младшенький. Я просто хитрый игрок, и мои таланты не лежат в плоскости физической силы.
Поэтому лежу здесь уже скорее мертвый, чем живой, и чувствую, как немеют кончики пальцев. Если умру в этом мире, от меня останутся только тряпки с лейбами известных брендов. И ничего больше.
Жизнь, сука, очень несправедлива.
— Локи, — слышу рядом зареванный голос — и в ноздри ударяет запах невинности.
Открываю глаза, хоть секунду назад не мог даже этого. Саша ревет в три ручья: слезы скапливаются за стеклами ее очков в толстой роговой оправе, а потом полноводной рекой стекаю по щекам. Темные волосы спутаны, на носу сажа, блузка порвана — и мне просто противно от того, что моя маленькая ручная Овечка влетела во все это просто потому, что я не успел вовремя ее спрятать.
Саша укладывается рядом: чувствую тяжесть ее головы у себя на плече.
— Давай останемся здесь, Локи, — всхлипывает она и доверчиво скручивается калачиком у меня под боком. — Навсегда.
Я с трудом сглатываю, моргаю, глядя в потолок разгромленного храма, а на самом деле заглядывая выше облаков.
«Эй, отец родной, тебе вообще как — нормально там? Я, между прочим, скоро окочурюсь, а ты не придумал ничего лучше, чем отправить вместе со мной на тот свет эту невинную душу».
— Овечка, вали отсюда, — говорю ей так тихо, что свято верю — ни одно слово не сорвалось с губ. — Пошла на хер, блаженная.
Она мотает головой, нащупывает мою ладонь и укладывает себе на шею. Деревянными пальцами каким-то чудом все же чувствую плотную кожу ошейника.
Я же снял его?! Я не до такой степени уже сдох, чтобы путаться в собственных воспоминаниях.
— Я надела, — снова шмыгает носом Овечка. — Сама.
