— Это так ты хочешь заткнуть меня?
Холодное, неожиданное обвинение охладило его быстрее, чем январский ветер Чикаго.
— О чем ты? — поинтересовался он, отдернув руку от ее лица, будто обжегшись.
Хотя жар возбуждения все еще окрашивал ее золотую кожу, голос был наполнен холодом, резким, как и ее слова.
— Если я открою рот без разрешения, — усмехнулась она, изгибая губы в горькую карикатуру на улыбку, — сможешь ли ты поставить меня на место без унизительных, вульгарных слов? Пристыдить меня, чтобы я замолчала?
— Во-первых, — проговорил он, понижая голос и позволяя пульсации потребностей его члена вибрировать в его голосе, — ты можешь обманывать себя, если от этого чувствуешь себя лучше, но твое тело выдает тебя каждый раз. Тебе нравятся мои вульгарные слова, дорогая. Возможно, слишком сильно, поэтому ты и пытаешься кастрировать меня на словах сейчас. Тебе стоит понять одну вещь.
Он опустил голову, пока их носы не столкнулись и его губы не искупались в тихом, ускоренном дыхании, срывающемся с ее губ. Твердая длина его члена прикоснулась к ее животу, но он не отступил, не притворился, что она не заставляет его тело твердеть до состояния чертовой статуи. Она тоже не отодвинулась. Ее сила и упрямство лишь сильнее разожгли его пламя.
— Да, я бываю жестоким, неумолимым, отвратительным манипулятором. Но я не шучу с сексом.
Это была одна из двух частей его жизни, по поводу которой он не лгал — второй был бизнес. Он очень часто видел, как его мать использовала собственную сексуальность, чтобы контролировать его отца и других мужчин, чтобы самому использовать секс как оружие или средство. Она не могла понять, как глубоко ранило подобное обвинение.
— Если я говорю, что хочу тебя, то это правда. Нет никакого обмана, никаких скрытых мотивов. И, милая... — он отодвинулся, окидывая взглядом ее тело — эротическую мечту — облаченное в обманчиво закрытый свитер с V-образным вырезом и джинсы. Покачав головой, он снова посмотрел ей в глаза. — Я хочу трахать тебя, пока ни один из нас не сможет двигаться.
Глава 9
Я хочу трахать тебя, пока ни один из нас не сможет двигаться.
Будто бы нескончаемо наматывались на катушку в голове Сидней. Или, быть может, ее разум все продолжал и продолжал прокручивать это грубое эротическое заявление. Скорее всего, первое. Она заерзала на черном кожаном сидении лимузина, снова задрожав через почти сорок пять минут после отъезда из общественного центра. Потому что в своей резкой, «мне-плевать» манере Лукас четко обозначил эффект, который он производил на нее. Жесткое, откровенное признание в собственной похоти, и что он представлял их вместе: «Как они будут растягиваться, принимая меня? Как много ты сможешь принять?» потрясло ее до мозга костей. Буквально. Ее естество дрожало, сжималось и набухало, будто бы готовясь к тому, чему упрямо сопротивлялся ее разум. Даже сейчас, сидя в лимузине напротив его крупной фигуры, вдыхая его свежий аромат, ей было больно от ноющей пустоты между ее бедрами.