Так часто поступаю я.
— Молчишь? Ну молчи. Это ведь не земли, верно? И не власть, тут её тебе не получить. Тогда что-то личное. — эта самодовольная усмешка, которую я не раз замечал в отражении. Чуть сжатые зубы, зажмуренные глаза, отражающие мыслительный процесс. Он крутит интересную задачку в голове, анализирует данные, ищет решение.
Его глаза вспыхнули почти внезапной вспышкой понимания.
— Погоди, варвар. Только не говори мне что это из-за этой шлюшки Кацуи. Ты что, влюбился в неё? — он взорвался истеричным смехом, больше похожем на всхлип. — Да ладно. В эту еблистую сучку? Так сказал бы прямо, что мне, жалко!?
Я подхожу все ближе. Мне интересно, как низко он может пасть. Как низко я могу пасть. Никаких сил уже не осталось — выжженная багровыми небесами пустыня.
— Да как у тебя вообще на неё встал? Да ты девку грязнее не найдёшь даже в киотском борделе.
Нас разделяет метр. Ему некуда отступать, и он это понимает. И так же хорошо понимает, что ему не выжить. Он не глуп, и никогда не был — и сейчас это играет за него.
Я не отдам его Набуне — это ясно нам обоим. Я могу сделать с ним все, что угодно — и это тоже ясно. Он хочет разозлить меня настолько, чтобы я сорвался и подарил ему быструю смерть.
Как жаль, что я не сейчас не способен на такие эмоции.
Он доверительно наклонился, дружелюбно улыбаясь.
— А знаешь, она так забавно рыдала, когда я отдал её своим асигару. Ну, ты понимаешь, днями в дозоре, ни отдыха, ни развлечений… Нужно же было дать ребятам сбросить пар. Даже звала мертвого папочку. — он не успел договорить. Зрение сжалось до одной фигуры.
Через плечо вверх, по диагонали. Еще раз. Пах. Одним движением отрубить ноги.
Захлебывающийся крик, перерастающий в вой.
Множественные раны, сильнейшее кровотечение, болевой шок.
И последний штрих.
Грунт уже разрублен — остался после закончившегося минуту назад боя. Захлебывающееся криком тело, от которого остался только бьющийся в агонии торс и голова, падает на дно, залитое чужой кровью.
Движение ножа — и груда земли засыпает получившуюся выемку, забиваясь в раны и в глотку.
Ты не заслужил даже отдельной могилы.
Силы схлынули. Зрение постепенно гасло. Тело наливалось болью.
Сил вернутся в лагерь нет.
Что ж, видимо, Набуне придется самой тащить меня для казни.
С этой мыслью я рухнул на землю. Сил подняться уже не было.
* * *
Пришёл в себя я гораздо позже. По внутреннему ощущению — прошли годы.
Адреналин спал, и остались только смутные воспоминания и багровая пленка перед глазами.
А ещё болели глаза. Нет, не болели. Они горели, жгли, будто в них насыпали перца.