Расставшись с Мэри, подруги еле сдерживались от хохота, вспоминая, через что проходили леди, отдирая потные руки русских джентльменов от своих коленок и грудей. Промолчали. Пожалели девочку. Главное, что Мэри вернется к ним, а мужикам строго-настрого решили запретить травмировать девочку и «фильтровать базар». Теперь им интересно стало другое: кого ищет эта маленькая рыбка — рыбака или рыбачку? Слишком уж жаркими были ее объятья и поцелуи. Уже ведь взрослая тетка, хоть и выглядит подростком, а никаких парней на горизонте. И тут Марина вспомнила, что однажды Егор рассказывал про мечту Мэри. Игра у них была такая — нарисовать мечту, а потом сложить рисунок корабликом и пустить его в океан. Дети Алисы рисовали кто пони, кто собаку, Егор космический корабль с инопланетянкой, похожей на Мэри, а сама Мэри нарисовала необитаемый остров, где она живет с подругой, как Робинзон с Пятницей.
— Алиска, понимаешь? Именно с подругой, а не с другом. А остров необитаемый потому, что не хочет афишировать свою ориентацию, а, может, еще до конца не определилась. Знаешь, на меня тоже девушки западали. Смешная история случилась на даче одного из олигархов, когда там устроили арт-тусовку. Ну, как водится, девок шикарных нагнали немеряно в дополнение к картинкам, чтобы богатенькие мальчики не скучали. Моих работ там было три. Все с «обнаженкой» женской, очень чувственной. На одной из них две девушки, поливающие друг дружку из леечек. Кожа у девочек алебастровая, светится изнутри, а струйки тонкие, прозрачные — высший класс, и стекают они по всем выпуклостям и впадинкам. Публике нравится, а одна дама прямо не отходит от полотна. Сама стильная, почти налысо стриженная, носатая. То подойдет поближе, словно клюнуть картину собралась, то отойдет подальше, присядет и смотрит, смотрит… Я не выдержала, представилась. Она на меня глянула — и аж мороз по коже: ни один мужик так на меня не смотрел. А дальше — больше. Она жила неподалеку. Домище — дворец. На девятом десятке муж её отправился на тот свет, а ей, тридцатилетней, досталось неслабое состояние. Понятно, каким был этот брак. Звали ее Лида, и пригласила она нашу тусовку к себе на обед. Уйма народу приперлась на халяву. Стол умопомрачительный — едим, пьем, а она сидит, на меня в упор смотрит. Я уже все про нее поняла, жмусь к Ми…, — Марина помнит, как запнулась, чуть не сболтнув лишнего Мишкиной жене, но та не обратила внимания, — ну, к милому своему прижимаюсь, а она берет вишенку со стола и, как бы невзначай, бретельку, спущенную на плече, еще ниже спускает, оголив грудь с вишневым соском. Вот эти вишенки меня долбанули крепко: прямо почувствовала горячее в трусах. Помню, что вскочила, ушла бродить по саду, а уже крепко нетрезвой была. Тут-то Лида нарисовалась возле дерева. Она невероятно вкусно пахла, чем-то чайно-медовым и немного винным. Как муха, я поползла на этот запах, готовая на все, но, представь, как только ее губы потянулись к моим, все сжалось внутри. До тошноты противно стало. Не мое это. Она почувствовала и остановилась. Сказала что-то, вроде того, что наша Маша сейчас пыталась на своем ломаном. Да, мы лучше и краше мужиков, кто спорит, но без них тоска. Вот только не для Мэри. Вот увидишь, не долго нам осталось лицезреть нашу «питерскую». Как пить дать, умотает на свой «лесбийский» остров. Егорка будет скучать. Надо бы поторопиться написать ее портрет. Хорошая работа может получиться.