Же не компран па, сказал Мазарини. А мы козла за такие речи на Соловки, пусть понюхает козел ледовитое море, пусть расчухает, козел, что и как, и по каким правилам...
"А то!" - сказал Соломоныч. Вылез из норы, обнюхался, почесал тыковку, и ну частушки наяривать:
Вновь жиды спасли Россию,
Пушкин в дилеры ушел,
Заверни мне мать-Европу
В чингисхановский рулон!
Ай да молодец - профессионал, знать, частушечного дела. Учился, наверное, долго, в Оксфорде пропадал, в "плехановке" водил хороводы, в Гарвард ездил на стажировку, а в Латинском квартале отсыпался. Курил там наркоту, спал с нерусскими. Крякнул Соломоныч, закусил удила и выдал:
Эй, братан, давай попробуй
С нами спеться в унисон,
Сионистскую водярой
Угостил меня масон!
Долго и несмолкающие, переходящие в овации и долгие поцелуи, в фуршеты и в кабинеты, в шведский стол и в шведскую любовь, в русскую баню и во франзуское подполье.
Лавры поэта Соломоныча не давали спать, не давали есть, мешали ходить и заниматься любовью. Вышел тогда юноша бледный со взглядом смущенным и произнес свое:
Мы наглядно время убивали
Проводя его за разом раз
Во времена, когда еще не знали,
Что это время убивало нас.
Ему тоже рукоплескали, но чуть потише, чем Соломонычу. Он продолжал:
Атрибут божественности бога
Испарился где-то за чертой,
Во владеньях городского смога
Растворившись после запятой.
Все задумались. Юноша удалился в гордой тишине и одиноком покашливании. Выбежал на сцену мальчик и прошепелявил детские необузданные стихи:
О мои океаны и реки,
О мои золотые моря,
О арийцы и чебуреки,
Посмотрите - гаснет заря!
Мыслей отмирающий клок:
О моя разбитая люстра,
Мой небеленый потолок,
А на потолке - Заратустра.
Пацаненка унесли на руках, в дороге закармливая леденцами и шоколадками. Мальчик отбрыкивался и чмокал, а его в десяток рук гладили по голове.
А вот наконец-то вышел сельский дурачок и порадовал:
А в лесу живут серые волки,
И про них ходят черные толки,
Будто эти серые гады
С ветеранов снимают награды.
Ветеранов сжирают ублюдки,
А награды потом продают,
Сотню долларов варят за сутки
И в Швейцарии летом живут.
Ты хотел бы жить, как они:
Беспредельно, покоя не зная,
Но проходят смурые дни,
Не берут тебя серые в стаю.
Потому что ты человек!
Испокон презирают нас волки.
На дворе закругляется век,
А по лесу ходят черные толки.
Сельского дурачка осторожно выслушали, вежливо похлопали, закрутили ему руки за спину и проводили в поселковый дурдом. Суть в том, что дурачишка был не простой, а маниакальный: пырнул ножиком семерых человек и пошел стихи декламировать. Но мудрые правоохраниетели знали о его пагубной страсти к музе. Не ушел бедолажечка далеко, загубило его сочинительство.