— Господи! — Закричал я в голос, грозя кулаком небу, — почему, разве так можно?
Мои зубы скрипели от злости и досады, руки колотили землю и вырывали траву. Нервное напряжение было столь велико, что силы начали покидать меня.
— Тише. — раздался голос Данилы.
Милёна прекратила завывания, я повернулся, не веря ушам.
— Данюшка живой? — Спросила женщина радостно улыбаясь и гладя кудри любимого.
— Жив?! — Заорал я. И тут меня прорвало на рыданья.
— Даньша, а я уж думал хана нам, — говорил я, утирая грязными руками слёзы.
— Ага, во! — Шепнул, вяло улыбнувшись Данька и сделал раненой, окровавленной рукой окровавленный кукиш!
Я засмеялся сквозь слёзы и поднял глаза к небесам.
Спасибо! — бросил я мысль в высь. — Во славу мою, — сверкнул в голове яркой вспышкой ответ. Я офигел:
— Спасибо Боже! Слава тебе!
…Попытка встать не увенчалась успехом. Начался отходняк, мандраж. Ноги не слушались. Освобождённые люди метались возле телег, разбирали добро, ругались, ловили коней. Меня взбесило увиденное:
— Всем стоя-ять! — Срывая голос рявкнул я. Рука нащупала в траве саблю, ноги сами разогнулись в коленях. — Если кто-то думает, что стрельба из лука — это мой конёк, тот глубоко ошибается, — крутанув кистью сабельку я двинулся к телегам.
— Ты, кмет охолонись, — Обратился ко мне белобрысый мужик, держа в руке лук, — жалёзкой своёй не маши, а то быстро гонор выбью. Не баись, тебе тож оставим, не обидим, отблагодарим за спасение.
Я медленно пошёл на говорящего.
— Успокойсь паря, не доводи до греха! — Серьёзнее предупредил белобрысый.
Тело само рванулось вперёд, изгибаясь, как потягивающаяся кошка, поднырнуло под стрелу, рука отработанным движением предала клинку скорость и сабля рубанула верхнее плечо лука бывшего полонянника, вторым замахом кривой клинок шлёпнул плашмя наглеца по лбу и тот завалился наземь, закатив глаза.
Мужики набычились. Затевать с ними битву было глупо, ибо забили бы, но прекратить мародёрство было не обходимо.
Медленно наклонившись к поверженному, я достал из-под его рубахи крестик. Подняв его, на сколько позволяла верёвочка, я промолвил:
— У многих ли из вас на груди такой крест?
— Поди у всех пашти. — Ответил кто-то из толпы.
— И все народ одной земли?
— Все.
— Вот видите, все… и все вы грызётесь, хотя только, что были на волосок от плена, смерти. Вы все сейчас пытались ограбить своего соседа, с которым мирно жили много лет. Одумайтесь! И простит вас ваша земля, ваш бог и ваши пращуры…
Раздался женский крик:
— Ой бабоньки, а ведь верно! Ведь правду кмет бает. Што ж это мы, а?
Кто-то начал молиться и каяться, к ним присоединялись остальные. Некоторые стали извинятся друг перед другом. Я был удовлетворён.