Возле Даньки колдовала Милёна, а Елизара обхаживала женщина, которая первой освободилась от пут и оказалась его женой.
— Люди добрые, есть ли средь вас травники, кто раненых может поднять? — Крикнул я.
На мой вопрос отозвались две женщины и мужчина. По моей просьбе они занялись обоими ранеными. В развороченном обозе нашёлся горшок, горько пахнувшего барсучьего жира, чему очень обрадовались знахари.
— Нам то что делать? — Спросил меня взъерошенный мужик.
— Обед готовьте, на всех. А потом готовимся к отходу к домам.
— А добро?
— Кто жив из вас и ваших родов, пусть своё получит обратно, добро умерших передайте родственникам, а коли нет таковых, меж собой поделите.
— А добро половчан?
— Как хотите. Хотите усобицу с властью, забирайте себе. Спросят где взял, что ответишь? Что в поле нашёл? Бронь, саблю, нож, плеть, одёжу?
— Да-а, закавыка. — Мужик почесал затылок.
— Вот те и да. Сами думайте, что вам из того добра надо, что продать сможете…
— А ежели опять вороги на пути?
— А вы прям в атаку кинетесь?
Мужик замолчал, задумался и ответил:
— Из огня, да в полымя сново не хотца. Раз уж спаслись от полона, то постоим за волюшку.
Я взглянул на крестьянина. Что-то было в его простых словах светлое, душевное, но ни как не боевое.
В небе завис жаворонок привлекая моё внимание, солнышко пекло и слепило глаза.
— А тот жаворонок вольная птица? — Спросил я.
— Знамо дело вольная, пока копчик не налетел.
— А как налетит?
— На земь сядет и затаится.
— Хм. Вот и вы так действуйте.
Мужик почесал бороду и понимающе крякнул с ухмылкой, а я направился к реке, чтобы ополоснуться.
— А табе стрелы в портах не мешают, кмет? — Крикнул с ехидцей вдогонку мужик.
— Каки..? — слетело с моих губ, но две, застрявших в правой штанине, стрелы сказали сами за себя. Я сплюнул с досады, ведь вот что мне мешало.
Бетюк, поразил прозрачностью вод. Вода была до того чиста, что было видно раков, ползающих в глубине по песчаному дну, проплывающих рыбёшек, ракушки перловицы. На воде, большие белые цветы кувшинок иногда сменялись жёлтыми кубышками, украшая закраины вод бело-жёлтым ковром. Желание окунуться в эту чистоту усилилось и моё тело рванулось в прозрачные воды реки.
Купание было достаточно длительным. Сначала я понырял, потом тёрся сорванной травой, потом просто лежал в воде на отмели, отключившись от мира. В это время люди на берегу готовили пищу, делили добро, пере укладывали телеги. Знахари заваривали травы для промывки ран, суетились возле Данилы с Елизаром и других раненых.
Жжение кожи вернуло меня к реальности. Солнце сделало своё дело, я сгорел. Грудь и плечи слегка болели, но как известно, это «слегка сейчас», вечером отзывается «сильно потом». Отругав себя мысленно за оплошность, я поторопился к возам и отыскав своего недавнего собеседника попросил рубаху или что-то подобное, на что тот ухмыльнулся и выделил половецкое облачение. Пришлось снова идти к реке и застирывать бурые пятна с продырявленного одеяния.