— Брат Джорджи – ахнул хозяин ЖилМода, много слышавший о ежегодном круговом путешествии набожного человека бесплатно раздающего еду, лекарства и слова утешения.
— Я сказал ей – он виновник! Он участвовал в убийстве моей семьи! Я сказал – Марлин, уйди! Просто уйди! У тебя есть выбор, Марлин! А у меня нет! У меня НЕТ ВЫБОРА! ОН ВИНОВЕН! – внезапно перешедший на крик Вертинский захлебнулся словами и, механически сдавленно закашлявшись, оперся на стойку еще тяжелее.
— Да ты болен, Нортис – чуть наклонился вперед Рам, вдавив пятерней кусок пиццы в клавиатуру и не заметив этого – У тебя жар. Кашель.
Нортис его не услышал. Чуть отдышавшись, он продолжил, попутно забросив в рот несколько таблеток и начав пережевывать их будто леденцы.
— Я просил ее уйти! Но она осталась и это ее решение! Ее! Но видит Бог – я не хотел, чтобы так вышло. Рамирес, слушай, поверь – я не хотел такого! Не хотел!
— Я верю, парень… верю…
— У меня был план! Хороший рабочий план. И он должен был сработать! Но что-то пошло не так и взрыв произошел раньше. Я не хотел такого!
Тут наконец до жирного Рама дошло. Вертинский пришел не говорить. Он пришел выговориться. Исповедаться перед тем, от кого видел добро, но не видел зла. Его одолевал сильный жар, многие царапины на его теле, больше напоминающие глубокие запекшиеся борозды, серьезно воспалились, по грязному лбу медленно стекали капли пота. Чтобы не упасть и устоять на кровоточащих культях опирающихся на стальные «умные» протезы, Нортис крепко держался о стойку и продолжал выплевывать фразу за фразу, уже даже не понимая, что начал повторяться.
Рамирес внимательно слушал, с глубоким состраданием смотря на стоящего перед ним почти обезумевшего юного зверя, которому вряд ли суждено прожить долго. Парнишка страдал. Душевно. Истерзал сам себя сожалениями, видимо никак не мог выбросить из головы чувство вины перед погибшей девушки, пытавшейся защитить ублюдка – каковым оказался святой вроде бы человек – от заслуженного наказания. Парнишка все твердил и твердил про какой-то надежный план, что провалился, про взорвавшуюся крысу, про детонацию второго робота, про длинный железный штырь вентиля, пронзивший горло и мозг Марлин. Про ее дешевые похороны. И снова про план, что должен был сработать, но не сработал…
Рам слушал до тех пор, пока Вертинский не замолк. Нортису не требовался собеседник. Ему был нужен слушатель. Если бы он не выговорился – он бы взорвался как та стальная крыса.
Выговорившись, Вертинский постоял еще полминуты, слепо глядя перед собой и покачиваясь. Подняв голову, глухо пробормотал: