Если мы не признаём свои чувства, это не значит, что они куда-то исчезают. Как раз наоборот. Запрет на чувство гарантирует, что оно никуда не денется.
Непризнаваемые эмоции медленно бурлят где-то глубоко и только и ждут момента, чтобы выплеснуться на ничего не подозревающего случайного собеседника. Руководитель не ответил на ваше электронное письмо, чем вызвал у вас чувство неудовлетворенности и уязвимости (хотя вы этого и не признали), — и вот вы уже сорвались на подчиненного по какому-то незначительному поводу. Почему? Потому что внутри клокочет раздражение и буквально рвется наружу. Гораздо безопаснее накричать на подчиненного, чем затевать неприятный разговор с руководителем. Это особенно острая проблема в современном высокоэффективном и ориентированном на результативность пространстве, где, как правило, рискованно испытывать хоть какие-то эмоции. От нас ждут, что мы будем полностью сосредоточены на работе и не станем отвлекаться ни на что постороннее.
К сожалению, подавление эмоций — не слишком удачная стратегия. Она ведет к пассивной агрессии, которая становится фундаментом для самой неэффективной организационной политики, поскольку подрывает чувство ответственности, которое мы стремимся сформировать.
Моя коллега прервала презентацию, с которой я выступал перед аудиторией из 60 человек, заявив, что я на неверном пути, и порекомендовала продолжить иначе. Я решил не спорить с ней перед слушателями и сделал, как она предложила. Презентация прошла хорошо. Но все-таки не стоило меня перебивать. Все было бы хорошо в любом случае. Я злился. Я чувствовал, что коллега нарушила мои личные границы и поставила свою повестку выше нашей общей.
Я жаждал ответить ей тем же, разозлить ее, как она меня. Мне хотелось обсудить ее поведение с другими, чтобы заручиться их сочувствием и поддержкой. Я хотел почувствовать себя лучше.
Но я не стал ничего делать сгоряча. Я попытался осознать, что испытываю, и понял, что сильнее всего я уязвлен тем, что мне не доверяют.
Собрав всю свою смелость, я написал коллеге электронное письмо, признавая важность оперативных решений под влиянием обстоятельств, но дав понять, что меня это задевает. Я получил замечательный ответ, в котором коллега признавала свою ошибку и благодарила за мою готовность сказать ей, что она действовала не вполне корректно.
Мой гнев будто испарился.
Возможно, мне повезло. Коллега могла бы написать, что я проявил некомпетентность, монополизировал сцену и отвратительно общался с аудиторией. Но, честно говоря, я бы принял и этот ответ, потому что он позволил бы мне извлечь какие-то уроки, даже если читать такое неприятно. Самое важное: наши отношения после этого стали только лучше.