– Покажешь?
– Как-нибудь…
– О, давай только не так, как с пением: выедем в поле с конём, там тебе и мышам споём!
– Нет, в поле не надо, у нас на кухне, у тебя… у нас, – она сбилась в показаниях, но всё-таки доверительно добавила: – В общем, ты понял где, там есть чудесная барная стойка, я на ней тренировалась.
Ого! А я-то думал, там только завтракать можно. Мой завтрак никогда не будет прежним. Буду требовать стриптиз перед кофе.
Наконец, процессия была уже перед нами. Давид притормозил. Автомобили, что гнали к нам, остановились. Вертолёт приземлился аккурат по центру… Давид вышел из машины, мы тоже. Я, честно, ожидал, что из вертолёта сейчас чинно выйдет какой-нибудь полицейский шериф с американской выправкой и грузинским носом. Но на подножку, а затем на землю спрыгнула похожая на колобок старушенция Кавсадзе в чёрном балахоне и кинулась к нам. Я напрягся. Здрасьте, приехали. Схватил Катю за руку, намереваясь не отпускать. Но бабуленция со скоростью торпеды присеменила к нам. И кинулась обнимать и целовать… обоих.
– Вайме, детки! Живые! Два мой дорогой сердце! – глянула на меня и ахнула: – Вах! Но не очень целые…
Она обернулась и как гаркнет, перекрикивая вертолёт:
– Врача!
О, и ДНК-тест делать не надо, сразу ясно, чьи гены… Я не успел додумать, а Алико Кавсадзе, ни капли не похожая на ту злую стерву, которая послала меня лесом в Тбилиси, снова принялась обнимать нас, вдавив каждого в одну из гигантских мягких грудей. И приговаривала мягким мурчащим голосом, словно только что не орала, как генерал в рупор:
– Вай, детки, мои детки! Мои драгоценный детки!!! Как я испугался! Как я испугался…
Э-э-э… Чего-то я ничего не понял.
– Вай, детки, мои детки! Мои драгоценный детки!!! Как я испугался! Как я испугался… – взволнованно приговаривала бабушка Алико и обнимала нас со страшной силой.
– Бабуля! – обрадовалась я.
– Вот только фамильярностей не надо, – сказал мой Андрюша, взял меня в охапку и отодвинул от бабушки Алико. – Не стоит, Алико Вахтанговна, мы ведь с вами всё понимаем. Зачем притворяться?
Гордый, несмотря на фингал под глазом. Вывалянный в пыли костюм, съехавший набок галстук, жёванные кем-то, облепленные шерстинками брюки и стойкий запах барана. Мой царевич внезапно стал строг и серьёзен. Истинный царевич. Даже больше – царь! Бабуля подняла на него большие карие глаза. В них висел знак вопроса и бешеная смесь гнева, одобрения, возмущения, вызова, снисхождения и чего-то ещё, что не очень поддалось моей расшифровке… Бабушка Алико была ниже Андрюши на голову, но умудрялась смотреть на него не снизу вверх, а наоборот. Будто в перископ. И если от моей верхней ноты на опоре рушились скалы, то от подобного взгляда должны были бы каменеть великаны и осыпаться пеплом к её ногам. Но Андрюша не окаменел. Он посмотрел на неё точно так же!