С другой стороны, это и ученые также. Не все их интересы расположены от желудка и ниже. И надо понимать, что эти их интересы находятся в состоянии фрустрации, неудовлетворенности то есть. Как подавить бунтарский дух ученого? Призрак голодной семьи над ученым такого уровня уже не висит, да и пряник не выглядит так аппетитно, как для изголодавшегося СНСа. Пряник, разумеется, ни в коем случае не помешает, но главная слабая точка академика — это честолюбие. Каким ты ученым ни будь, но без честолюбия ты в академики не выбьешься. Стало быть, ЭТО уже есть.
Но все-таки за учеными нужен глаз да глаз. Даже из ученых среднего уровня, до которых по должности не положено «доводить», — и там кое-кто может сложить два и два. А не ставить же в известность всех, кто может проболтаться! Правда, вес заявлений, исходящих с этого уровня, будет совершенно ничтожный. Не заметят или заметившим приклеят ярлык изобретателя вечного двигателя. (Кто только его не получал! Где-то есть целая типография, которая эти ярлыки печатает, не иначе.) Лишат изобретателя пряников, тем всё и закончится.
А вот академик — тот потенциально опасен. Пятая колонна, как ни крути. Тут снова понадобится воображение, умение поставить себя на место другого.
Если мафия затряслась от перспективы потерять смысл жизни, то почему не предположить подобных чувств у физика, который, по сути, лишается профессии? Ведь ученый знает, что, учитывая универсальность открытия, даже там в его исследованиях, где МОЖНО, все было бы совсем иначе, если бы не было НЕЛЬЗЯ.
Даже я вот что думаю: чтобы сбить оскомину, ему, нашему академику, с парой сотрудников, в каком-нибудь микроскопическом масштабе (особенно по сравнению с тем, что было сразу после открытия) можно позволить и повозиться с открытием — улучшать и так достаточные характеристики, выискивать каких-нибудь блох, которые ни в коей степени не могут быть ответственны за отсутствие промышленного использования открытия.
Во-вторых, политическую необходимость закрыть Открытие ему наверняка представляли как временную. Насколько он хотел этому поверить — дело его совести, как уж он с ней договорился. Но годы все идут, и даже десятилетия уже идут. А вместе с тем идут и ЕГО годы, и временное уже очень отчетливо грозит превратиться в вечное — для него, по крайней мере. А вечные вопросы, вопросы души с возрастом становятся главными (если тот человек не животное, конечно). И карьера уже сделана — вся, что была возможна, и слава обманула. И Нобелевская премия под старость не радует. Всю жизнь мечтал и стремился, а как получил, так и понял, что уже давно не премия ему нужна, а просто осталась привычка ее хотеть. Да и комплекс выработался: нужно поставить эту галочку, и все тут.