Она села в кровати, скинув с себя одеяло. Была глубокая ночь, как всегда, непроглядно-темная. По окну стучал дождь. Ветер затягивал свою скорбную песнь между шпилями дворца, заставляя трястись все здание под своей небесной мощью. Ее чувства напряглись до предела, ожив как никогда раньше. Ночная служанка куда-то ушла, и она была одна. На единственное головокружительное мгновение Хюраталь почудилось, будто она осталась последним живым существом на Гератомро, может, во всей Галактике. Сильнее всего одиночество чувствуется перед рассветом, неважно, насколько здравомыслящий ты человек.
— Джолиандаса? — позвала она, чересчур встревоженная, чтобы разозлиться на исчезновение прислужницы.
Она с трудом встала с кровати, ее вес ощутимо давил на кости. Ноги утонули в меховых коврах, выстеленных вокруг кровати. Она тихо направилась к двери, по некоей необъяснимой причине боясь издать хотя бы звук. Псов тоже нигде не было видно.
— Микки? Гилли? Детки мои, вы где?
Звук раздался снова, детский плач, эхом разносящийся по коридорам ее дворца.
— Миссрин! — ахнула она. Любая мать всегда узнает плач своего ребенка.
В дверях появилась Джолиандаса.
— Где ты была?
— Я… Я ходила за дровами, миледи. Я сразу же вернулась, услышав, что вы зовете. Что случилось?
— Ты слышала плач?
— Нет, миледи.
— Дура! Миссрин! Кто-то забрал моего ребенка! Включай тревогу, зови солдат!
У входа столпились служанки, испуганно прикрывавшие рты. Плач послышался снова, и уже не прекращался.
— Ма-а-а-ама-а-а!
— Сделайте что-то! Сделайте хоть что-нибудь, или я вам головы отрублю! — рявкнула Миссрин.
Она тяжело пошла к выходу, но запыхалась даже от столь небольшого расстояния.
Угроза только усугубила дело, и женщины запаниковали. Они начали заламывать руки. Одна лишилась чувств. Теперь Миссрин жалела, что предпочитала окружать себя слабаками.
— Прочь с дороги! — крикнула она и, растолкав служанок, бросилась из комнаты.
Впервые за многие десятилетия, Миссрин Хюраталь I сорвалась на неуклюжий бег. Она направлялась к детской комнате Миссрин II.
По прибытии она увидела, что колыбелька перевернута, ее гравмоторы искрят. Трубки, питавшие Миссрин II необходимыми эликсирами, были отсоединены, и из них на пол капала жидкость, расцвечивая раскиданные атласные одеяла кислотными цветами.
Запах мускуса ощущался и в детской, здесь он был самым сильным. Кормилицы лежали на полу, одурманенные, не в состоянии говорить. Сначала она подумала, что они пьяны, пока те, глупо улыбаясь, с томным видом не потянулись к ней.
— Встать, встать! Где Миссрин? Где она? — потребовала у них губернаторша. — Где солдаты? — завопила она.