— Это было бы странно. — Выбор слова, кажется, смущает его, но это первое, что пришло на ум. — Я имею в виду, что это было бы неловко.
Логан кивает, кладет карандаш на подиум и касается моей ноги, точнее моей обуви. Обычно в студии я хочу ж сабо и сегодня на мне коричневые Данско. Логан разувает меня.
— Что вы делаете?
— Думаю, тебе стоит снять джинсы, а для этого лучше снять обувь.
Я снова смеюсь.
— И почему вы думаете, что я сниму джинсы?
Он смотрит на меня и в его глазах танцуют бесята, на губах ухмылка. Он у моих ног, его руки скользят по моим щиколоткам. В моем животе порхают бабочки.
— Потому что я собираюсь красиво тебя попросить об этом. — Он облизывает губы, улыбается и склоняется передо мной в поклоне. — О, великолепнейшая художница, не будете ли вы так любезны, явить себя скромному писателю во плоти? – Я вздрагиваю при слове «плоть», а Логан добавляет: — Или, по крайней мере, в нижнем белье?
Он выставляет свои руки в просящем жесте и уморительно смотрит на меня своими зелеными глазами. Я начинаю хихикать, — этот мужчина может быть очаровательным, когда захочет.
— Разве тебе не любопытно, как я могу тебя отблагодарить?
Конечно же, любопытно.
— Я могу оголиться лишь до нижнего белья, милостивый государь, — отвечаю я так же напыщенно. Что ж, в каком-то смысле я обязана ему. Хотя нет. Я на себе должна испробовать собственное лекарство. Мне есть чему поучиться, будучи наблюдаемым, а не наблюдателем, и мое сопротивление доказывает это. — Вернитесь к мольберту и отвернитесь, сер.
Логан насмешливо смотрит на меня, но слушается, хотя его взгляд выдает, что он доволен словно ребенок, получивший желаемое. Он может рисовать меня почти голой, но я не хочу, чтобы он смотрел, как я снимаю джинсы.
Я всегда даю своим моделям уединиться, потому что по мере того, как они раздеваются, то словно переходят из одной роли в другую. Эти моменты, когда одежда покидает кожу, являются чем-то личным, интимным, тем, чем вы по доброй воле решаете поделиться с другими.
Когда ты занимаешь любовью, то раздевание является частью ритуала, прелюдии, а когда позволяешь рисовать себя, то оба соблюдают определенные границы. Когда эти границы ломаются или искажаются, то они могут стать неудобными и грязными. Нагота ради искусства должна рассматриваться иначе, чем нагота ради секса, и разница между ними очень тонкая. Искусство, в большинстве случаев, призывает нас чувствовать. А когда люди чувствуют больше всего? Правильно. Когда обнажены. Когда занимаются сексом.
Я откладываю джинсы в сторону и поправляю трусики. Я давно не брила лобок, потому что, как любезно заметила Руби совсем недавно, у меня не было секса больше двух месяцев. И хотя меня это абсолютно не трогало раньше, сейчас я чувствую застенчивость. Я прилагаю все усилия, чтобы вести себя так же бесстрашно, как мои модели. Я знаю, что хочу быть привлекательной для Логана. И это злит. Мне не нравится быть уязвимой. Мне не нравится быть объектом чьего-то внимания, особенно его. Но я чувствую, что должна доказать ему и себе, что могу это сделать.