«Как там, между первой и второй…» Налила еще один стакан, но второй шел уже с трудом, она пила, захлебываясь, официант повернулся и уставился на нее с ужасом.
— Говорю же, пить хочу. Тебе что, не твоя свадьба, отвернись, — она уже хрипела, как заправский кабацкий лабух. Внутри все взбунтовалось, и она глубоко задышала. Нет, не сейчас. По крайней мере, не здесь. Если ее и вывернет, то было бы очень приятно, чтобы это видело как можно больше гостей, в идеале, когда очередной идиот закричит: «Горько!»
Мир вокруг закачался, она тоже качнулась на носочках, молодой официант поддержал ее за локоть. Почему на нее смотрят с таким сочувствием, у нее же сегодня праздник, свадьба, а это всегда весело. Пожалуй, стоило ограничиться одним стаканом, теперь бы найти силы сделать хоть шаг. Воздуха не хватало, грудь сдавило как тисками.
Она медленно двинулась вдоль стены из зала, здесь двенадцатый этаж, где-то должен быть балкон. Но возле балкона стояли хмурые бойцы из охраны, значит там они оба, ее жених с шафером, вышли покурить. Или уже муж? Да все равно.
Выше тоже есть балкон. Стала подниматься по лестнице, но каждый шаг давался с трудом, ноги, словно ватные, подламывались, отказываясь ее держать. Внезапно лестница медленно поднялась и оказалась перед ее лицом. Вот бы прилечь прямо сейчас на эту дивную лестницу, уснуть, а потом проснуться в своей старой, такой счастливой и уютной жизни.
Выпрямилась и уцепилась за перила, но когда дошла до двери на балкон, обнаружила, что та закрыта. Может, если снять туфель, получится каблуком разбить стекло? Все в порядке, просто не увидела задвижку. Дверь на балкон открылась, и она сделала шаг. Потом еще один. А потом ее со спины крепко обхватили чьи-то руки.
— Куда ты? Что ты делаешь?
Этот ненавистный голос привел ее в чувство. Она попыталась вырваться, но руки держали ее, как в тисках. Она извивалась, царапалась, лягалась и даже умудрилась извернуться, и дать ему в пах коленом, но, конечно, промахнулась. А он держал ее крепко и лишь сильнее прижимал к себе, и когда она совсем выбилась из сил, то устало обмякла в его руках, продолжая чуть слышно просить:
— Отпусти меня, пожалуйста, отпусти.
А он не отпускал, сжимал сильнее и шептал в волосы, в лицо, в шею:
— Нет. Не проси.
Откуда-то на губах появилась влага, и на щеках, и на шее тоже. Это не ее слезы, она не плачет, ей просто нечем, разве можно плакать, когда внутри одна лишь растрескавшаяся изсушенная земля? Облизнула губы, соленые, но ее глаза сухие, горячие и сухие, неудивительно, ведь она вся горит изнутри. Собрала последние силы и выдохнула: