А затем он встает и идет прочь.
Мое сердце начинает биться снова, лишь когда он закрывает и запирает за собой дверь.
Глава 27
Коул
Я на пляже еще до восхода солнца. Я не мог спать после того, как ушел от Иден. И не хотел быть в доме, когда проснется Брук. Так что я пришел сюда. Это единственное место, что приносило мне хоть какое-то успокоение за последние три года.
До воскресенья.
Я раскидываю снег, пока не добираюсь до песка. Начинаю этот замок так же, как и всегда ― собираю землю, закладываю основание. Я вызываю мысленный образ Черити, рисуя ее лицо с такой четкостью, что болит в груди. Я вижу каждую крошечную деталь ― каждую веснушку у нее на носу, каждую золотую крапинку в ее зеленых глазах. Слышу ее смех.
Только она не приходит.
Из кучи песка я создаю высокое строение, с башенкой как раз в центре холма, и жду прихода своей дочери. Смотрю и слушаю, снова и снова оглядывая пустой пляж, но Черити там все еще нет.
Я откидываюсь на пятки; снег больше не холодит мои онемевшие руки и колени, и закрываю глаза, вновь пытаясь увидеть и услышать свою дочь. Мысленно просматриваю сотни различных воспоминаний, теряя в них себя. Но в тот момент, как открываю глаза, она уходит.
С примитивным рыком, что ветер относит прочь, одним грубым ударом рук я разрушаю башню замка, вина и боль выплескиваются из меня как извержение вулкана, пылая в моей груди, делая бесполезным все, чего касаются.
― Черити! ― пронзительно кричу я, оглядывая пляж в отчаянной надежде увидеть ее, снова сделать все правильно.
Но нет. Когда открываю глаза, я не вижу свою маленькую девочку. Не слышу ее голос.
Я разглаживаю холодный мокрый песок и пытаюсь снова, выравнивая землю, строя насыпь, вновь очерчивая основание башни. Я напряженно думаю о Черити, о моей маленькой девочке, и жду. Жду. Но ее нигде нет.
Снова.
Я разрушаю постройку во второй раз, прежде, чем встать на ноги и отвернуться от развалин. И направляюсь к твердому песку около линии прибоя. И пускаюсь бежать параллельно берегу. Так быстро, как могу; пока горят мои легкие и болят ноги, я бегу. До тех пор, пока больше не могу ни видеть, ни слышать, ни думать, я бегу. А когда больше не могу двигаться, то останавливаюсь и падаю на колени, закрывая свои горящие глаза.
И тогда я ее вижу. И слышу. Теперь я могу видеть и слышать ее только так ― отгородившись от мира вокруг себя, существуя только внутри своей головы. С ней.
Она протягивает руки, чтобы я поднял ее, что я и делаю. Она кладет свою голову мне на плечо; нечто, что она делала все время, когда уставала.
«Ты засыпаешь, малыш?»