Никто из нас не произносит ни слова. Тяжелый удар в бедро возвращает меня к реальности. Это моя дочь, подбежав, врезается в меня, чтобы остановиться. Я опускаю глаза.
Ее палец снова во рту, но она уже улыбается. Осторожно она отодвигается от меня — не очень далеко, чтобы быть способной держаться, — но достаточно, чтобы протянуть руку Коулу. Она обхватывает его пальцы своими и тянет его к нам.
Когда он шагает вперед, его глаза снова находят мои. Все еще захваченная его взглядом, я не отступаю. Мы просто стоим в дверях, почти касаясь друг друга, его красивое лицо — чуть выше моего. Так близко, что я могу сосчитать каждую длинную ресничку, что обрамляют его ясные глаза, каждый светло-коричневый волосок, что усеивают его худые щеки. Он — прекрасная комбинация красоты и мужества.
― Могу я войти? — спрашивает он, и его голос вызывает во мне волну дрожи. Чувствую, как Эмми тянет его, притягивает ближе ко мне. Я не отступаю. Что-то во мне страстно желает его близости. Хочет большего.
Я поднимаю вверх подбородок. Мои губы покалывает от невысказанного желания, чтобы он коснулся их, ласкал их. Поглощал их.
― Конечно, ― отвечаю я, но никто из нас не двигается.
На несколько долгих секунд мы прикованы к месту, притяжение между нами — так же ощутимо, как живое существо.
Но затем он сдвигается в сторону, обходя меня, позволяя Эмми утянуть его в гостиную, чтобы показать свой рисунок. Она поднимает листок и протягивает ему. Он мягко берет бумагу из ее пальцев. Рисунок выглядит таким маленьким, когда его держат большие руки Коула. Он мог бы с легкостью его смять, вероятно, даже раздавить в пыль, но он этого не делает. Он держит листок бережно, словно это — самая драгоценная вещь в мире.
Перед приходом Коула я была так погружена в свои мысли, что на самом деле не видела, что нарисовала Эмми. Но теперь, глядя поверх руки Коула, я ясно вижу, что она пыталась изобразить его. На рисунке Эмми держит его за руку, а ее ботинки — по меньшей мере, размеров на пять больше положенного. Я размышляю, не связано ли это с тем днем, когда Эмми пошла, чтобы привести Коула ко мне, в то время как я застряла в ванной, сдерживая потоп.
Коул опускается перед ней на корточки, поворачивая лист бумаги к ней рисунком.
― Это я? — спрашивает он, указывая на высокого мужчину с бледными, желтовато-коричневыми волосами. Эмми кивает, вертя в руках край футболки с изображением Гермионы. — Это прекрасно. — Выражение лица Коула говорит о том, что он не просто старается быть милым. Он на самом деле впечатлен.
Конечно, я горжусь ей. Когда Эмми чем-то увлечена, она делает это прекрасно. Она часто добавляет детали, которые меня удивляют. Все доктора, что наблюдали ее с тех пор, как мы уехали, поддерживали ее стремление рисовать как средство терапии. К счастью, она, кажется, в самом деле наслаждается этим.