Коул протягивает рисунок Эмми, но она толкает его обратно к нему.
― Это для меня? — Она кивает. ― Спасибо. Я уже знаю, куда повешу его.
Он встает, держа лист бумаги в руке, и улыбается Эмми. Я вижу, что ей становится неудобно от его спокойного внимания. Она опускает глаза и пододвигается ко мне, прислоняясь, в конце концов, лбом к моему боку.
Когда Коул переводит взгляд с Эмми на меня, в нем так ясно читаются скорбь и тоска, что это почти лишает меня равновесия. Я думаю о том, что каждый раз, как он смотрит на мою дочь, то вспоминает о своей потере.
― Коул, я… ― Я даже не знаю, что сказать. Вероятно, мне не стоит заговаривать об этом. Несмотря на то, что мне известно о его потере, предполагается, что я не должна знать об этом. Но я чувствую необходимость что-то сказать, как-то утешить его, хотя и знаю, что это невозможно. Не думаю, что существует утешение для родителя, потерявшего ребенка.
Он снова хмурится, как и всегда, словно скрывая этим малейшее проявление эмоций. Или, может, всего лишь хороня свою боль. Вероятно, я этого никогда не узнаю.
― Я кое-что вам принес, ― начинает он.
Меня так захватило его всепоглощающее присутствие, что я забыла даже предположить, почему он может быть здесь. Коул тянется к своему карману и извлекает мобильный телефон. Айфон, если быть точной.
― Я хотел, чтобы у вас было что-то на крайний случай. Мой номер в него уже занесен.
У меня не хватает мужества сказать ему, что у меня есть телефон. У меня ребенок. И с моей стороны должно быть совершенно безответственно не иметь способа, по крайней мере, позвонить в 911. Тем не менее, это — прекрасный телефон. Настоящий телефон. Из тех, которыми я пользовалась, когда жила еще у своей тети.
Мысль эта порождает стремительную череду мельтешащих образов и эмоций, вызывая чувство, будто сердце замерло в груди.
― Это всего лишь телефон, ― произносит Коул.
Я отвожу глаза от плоского, прямоугольного экрана.
― Что?
Он хмурится еще сильнее.
― Это всего лишь телефон. Он не кусается.
― Да, верно, я знаю… Простите… я просто задумалась.
― Вам не обязательно использовать его, чтобы звонить мне. Я просто хотел, чтобы
он был у вас на случай необходимости. Зима здесь…
― Жестокая, я знаю, — заканчиваю я за него, избавляясь, наконец, от озноба, накатившего на меня. — Я и в самом деле это ценю. Но вам не стоит беспокоиться.
Он пожимает плечами.
― Я знаю.
Я не знаю, что на меня находит. Возможно, необходимость узнать хоть что-то об этом загадочном мужчине, пока он стоит здесь, в моей гостиной, чувствуя себя благодетелем.
― Почему вы это сделали?