— Так ты,, ты не она? А с кем я говорю?
— Я она, но я не она, Я часть, но верная часть, Я продукт перевода, Тебе не понять.
Косонен нагреб снега в чашку для кофе и поставил плавиться.
— Ну ладно, Я пещерный человек, не буду спорить, Но мне понятно, что ты здесь, потому как тебе чего-то надо, Ближе к делу, perkele[1], — ругнулся он.
Марья глубоко вздохнула.
— Мы что-то потеряли. Что-то важное. Что-то новое. Искра, так мы зовем это. Оно упало в город.
— Мне казалось, у вас для всего копии есть.
— Квантовая информация, Это была часть нового бита. Его не скопируешь.
— Круто.
Между бровями Марьи прорезалась морщинка, Косонен помнил ее по тысяче споров, Он сглотнул.
— Если хочешь общаться в подобном тоне, — сказала она, — воля твоя, Я думало, тебе приятно будет меня увидеть, Мне не было нужды приходить, Могли бы Микки-Мауса послать, Но я хотело тебя увидеть, Марья-большая хотела тебя увидеть, Значит, ты решил доживать свой век тут, трагическая фигура, отшельник в глуши, Отлично, Но ты хоть послушай, В этом ты мой должник.
Косонен не ответил.
— Ясно, — сказала Марья, — Ты все еще виноватишь меня за Эсу.
Она была права, Это она первая в машину Санта-Клауса полезла, Мальчик, говорила она, заслуживает самого лучшего, Мир меняется, Нельзя, чтоб он отставал, Давай его сделаем маленьким божеством, вроде соседского пацана.
— Мне, наверно, не следовало бы тебя виноватить, — отозвался Косонен, — Ты всего лишь... фрагмент. Тебя тут не было.
— Я тут было, — тихо проговорила Марья, — Я помню. Лучше, чем ты сейчас. Забываю я тоже лучше, и прощаю тоже. Ты никогда этого не мог. Ты только… стихи писал. Остальные пошли вперед и спасли мир.
— Хорошо поработали, — сказал Косонен. Потыкал в костер палкой, и вместе с дымом в воздух взмыло облачко искр.
Марья встала.
— Хватит, пожалуй, — сказала она, — Я ухожу. Увидимся через сто лет.
Воздух остыл. Вокруг ее фигуры сформировалось гало и стало поблескивать в свете костра.
Косонен зажмурился и крепко сжал челюсти, Он прождал десять секунд и открыл глаза, Марья осталась стоять, где была, глядя на него с беспомощным видом. Он не сдержал усмешки, Она никогда бы не ушла, не оставив за собой последнего слова.
— Извини, — сказал Косонен, — Много времени прошло, Я тут в лесу с медведем живу, Характер от этого лучше не становится.
— Я не заметило существенной разницы.
— Хорошо же, — сказал Косонен и постучал по соседнему участку кучи пихтовых веток. — Садись. Начнем сызнова. А я кофе пока заварю.
Марья села, коснувшись его голым плечом. Она была теплая, даже теплее огня.