— И в самом деле, что же теперь делать?
Губы прекрасной брюнетки дрогнули. Невозмутимость оставила её. До самого последнего момента она надеялась, что всё происходящее не более, чем временные сбои. Такое и раньше случалось. Но стоило Ванюше поднатужиться да поднапрячься, как всё исправлялось, всё начинало идти привычным административным чередом. Теперь же вид растерявшегося кумира подействовал на неё губительно. Она не сомневалась, что катастрофа неизбежна.
Честноков, посмотрев на лицо любимой секретарши, посерел и в безотчётном испуге выпучил глаза.
— Надо бы… Надо Израилей Яковлевичей пригласить. И Людмилу Андрофаговну…
— Не получится, — шепнула секретарша и без сил опустилась рядом с главным.
— Почему? — тоже зачем-то шёпотом спросил Иван Иванович.
— Не завёл ты их.
Глаза Сахары Каракумовны стремительно наливались слезами.
— Вот, пожалуйста! — заорал Честноков, пытаясь криком заглушить страх. — За всем приходится следить самому! Хоть разорвись! Бездельники! Ну, я не успел! А ты почему не напомнила?
Привычная бестолковость слов и грубость интонации оказали на секретаршу магическое воздействие. Лицо её оживилось. К ней возвращалась надежда.
А Честноков бегал вокруг кресла и суматошно орал:
— Это всё козни! Вот в чём причина имеющейся ситуации! Вот в чём соль земли! Мы будем бороться со всеми теми, кто виновен в удручающем состоянии дел! Я всегда говорил об этом во всеуслышание за закрытыми дверями! Тебе это понятно?
Сахара Каракумовна кивнула, и слабая улыбка пробилась из-под густого слоя макияжа.
— Делать-то что?
— Садись за машинку. Будешь мне сейчас приказы печатать!
А Дмитрий, шагая с механической размеренностью, уже добрался до улицы имени Козюренко.
Дорога пошла вверх. Идти стало труднее. Дмитрию казалось, что мешает идти туман, плотный, словно цементный раствор.
Справа появлялись и медленно исчезали, уходя назад, пятна, в которых невозможно было угадать здания государственных учреждений.
Дмитрий, наконец, добрался до границы тумана. Вынырнула из него кепочка, показалось лицо с ввалившимися глазами, затем — сутуловатая фигура, выбрели заплетающиеся ноги.
Чем ближе Дмитрий подходил к больнице, тем хуже себя чувствовал. Подташнивало. В голове звенело. Дмитрий, желая как-то смягчить ситуацию, успокоиться, в неестественном веселье оскалил зубы и пробормотал:
— В мозгу раздавался топор дровосека…
Фраза заскользила куда-то по поверхности тумана.
Вот и дверь приёмного отделения. Рядом — худая фигура старика в длинном как бы больничном халате. Старик, поглаживая продолговатый лысый череп, молча таращил на Дмитрия раскосые глаза.