Наконец, Эбис толкнул какую-то дверь, и они оказались на первом этаже поликлиники.
Здесь было людно, как всегда. Даже слишком людно. Возле регистратуры происходила обычная давка, перерастающая порой в рукопашную. Больные, охваченные наступательным порывом, тратили остатки здоровья на то, чтобы пробиться к вожделенному окошечку регистратуры.
Но когда пациент достигал окошечка и неосторожно расслаблялся, полагая, что одержал полную и окончательную победу, то получал сокрушительный удар.
Ответы, обычно, бывали двух сортов. Первый: вашей карточки у нас нет. Ищите её где-нибудь ещё. Второй: записи на приём больше нет.
Правильно, ой, как правильно призывают нас медики обращаться за помощью в первый же день заболевания. Обессиленный длительным заболеванием гражданин имеет гораздо меньше шансов пробиться к врачу.
У самого оконца стоял мужчина с пышными усами вразлёт и внимательным вязким взглядом.
— Год рождения? — спросила у него регистратор.
— Год рождения? — переспросил он, заглядывая в окошко, и ответил, почему-то приглушив голос: — Тысяча девятьсот тридцать седьмой… Спасибо.
И отошёл в сторону.
Ближе к концу очереди возник небольшой скандальчик.
— Вы здесь не стояли! — кричал некто гриппозно-скандальным голосом.
— Да, — отвечали ему устало. — Я здесь не стоял. Я здесь рядышком сидел.
— Ну и что? Сидел он! Так все сесть захотят!!!
Мужчина с вязким взглядом пытался успокоить спорящих:
— Придёт время — всех посадят. А пока ещё стульев не хватает.
Дмитрий скользнул взглядом по очереди, вытер вспотевший лоб. Эбис от быстрой ходьбы тоже вспотел. От него снова попахивало каким-то странным копчёно-горелым запахом, знакомым Диме ещё по тем временам, когда они с Эбисом жили в одной комнате общежития. Тогда Эбис каждый месяц получал из дома посылки с салом во всевозможных модификациях: копчёное, варёное, солёное, сало по-венгерски, сало шпигованное, сало запеченое в печи, шкварки — богатейшие пышные шкварки, тающие во рту и оставляющие ни с чем не сравнимое послевкусие. Ещё следует упомянуть о смальце. О том смальце мало просто сказать: «смалец». Его божественный аромат зависел и от того, на каком огне он вытапливался и что в него было добавлено, и ещё от десятка других причин.
Словом, родители Эбиса были настоящими поэтами сала, гроссмейстерами шкварок, магистрами ветчины; людьми, у которых ремесло достигает высот искусства.
Неприятный запах, исходящий от Эбиса, сокурсники связывали с постоянным потреблением этих продуктов. Но прошло пять лет после окончания мединститута, родители Эбиса отошли в лучший мир, перестал получать он аппетитные посылочки. Сало в меню молодого доктора стало появляться теперь крайне редко. Тем не менее, запах, исходивший от него не ослабевал, а креп. Наверное, длинная череда эбисовых предков, имевших сходную диету, передала потомку залах этот по наследству.