В карих глазах главного вспыхнули искры. Так искрится мебель, полированная под орех.
— Что это ты так имя его произносишь? Что-то мне это как-то не того! Или ты что-нибудь этого? Так я это самое! Ясно?!
Органчик заиграл ещё нежнее.
— Зомбичек ты мой дорогой! Да разве я могу то, что ты подумал? Птичка ты моя!
— Ну-ну, ну-ну, — с сомнением произнёс шеф, внимательно глядя на Сахару и ясно понимая, что товар в такой привлекательной упаковке может вызвать интерес не только у него.
— Зомбичек-зомбюша, — вкрадчиво ворковала коварная женщина. — Ты же у меня ещё красавчик!
— Ну-ну, — сомнение всё ещё звучало в голосе главного врача, но его уже можно было различить только очень опытному уху. У Сахары Каракумовны было именно такое ухо.
Чтобы окончательно рассеять сомнения «зомбюши», она прибегла к помощи тяжёлой артиллерии: изогнула стан.
Честноков крякнул и побагровел от ударившей ему в голову шальной мысли, что, в принципе, можно и сейчас… Но мгновенно сработали тормоза: до конца работы ещё уйма времени, а без Высокой Помощи в кресло не взобраться.
— Я верю тебе, Сахарочка, сладкая ты моя пресладкая, — хрипло выдавил Честноков. Он с минуту раздумывал, какой бы комплимент поизысканнее выдать подруге и, наконец, нашёлся: — Ты валидол моего сердца!
— Ну-ну-ну-ну, — только и нашла, что ответить многоопытная Сахара.
Ей пора было уходить в приёмную, так как с минуты на минуту должны были явиться замы и представители бухгалтерии.
Честноков, щурясь и млея, наблюдал за искусством ходьбы удаляющейся секретарши.
Солнце, с самого утра давившее в кремовые занавеси, прорвалось в кабинет озорным лучиком. Он вкрадчиво, нарушая всякую субординацию, коснулся лысины руководителя. Лысина взблеснула и осветила закуток возле шкафа, за которым прятался график. Проявились на нём чёрные гробовые буквы надписи: «Летальность по Кифозовской ЦРБ за 1988 год». Было видно, что летальность, а проще — смертность, старательно карабкается в правый верхний угол графика, испачканного подписью главного врача.
Сквозь щель между гардинами главный видел кусок больничного двора, насыщенного зеленоватой дымкой молодых деревьев. Он ощутил в глубине своего одеревеневшего естества непривычное щекочущее чувство, будто пробуждался к жизни нежный росток. Захотелось странного: сделать что-нибудь доброе, хорошее. Выговор Резнику отменить, что ли? Или деньги на новый инструментарий выделить?
Тучка заслонила солнце, в кабинете потемнело. Честноков тут же пришёл в себя и подивился нелепости явившихся к нему мыслей.
Выговор, хоть он и ни за что, пусть будет. Это дисциплинирует! А хирургический набор пусть достаёт, где хочет. Он ему не нянька! Говорят, что хирургические наборы снова появились в магазине «Сделай сам». Вот пусть едет туда и занимается делом, вместо того, чтобы всякими там операциями заниматься. Операцию — это каждый дурак может сделать! Ты попробуй достань то, чем оперировать! Это посложнее будет. Этому ни в каком институте не учат. Тут соображать надо!