— Это значит — не слишком много. И красивая, как болячка!
Он внимательно глянул на товарища.
— Чего это ты так смутился? Если понравится — вперёд! Тоже мне — крепость! Твердыня несокрушимая! И пусть тебя не смущает, что красивая. Почему-то бывает у некоторых: чем девица красивее, тем больше её стесняются. Должно быть наоборот. Все они одного пола ягодки! Даже те, от кого что-то там как-то там растёт…
Эбис говорил всё это как-то чересчур торопливо и легко, и Дмитрий что-то заподозрил:
— Речь твоя темна. Объяснись. Она тебе от ворот поворот дала, что ли?
Эбис вопроса почему-то не услыхал. Он с неестественным оживлением взглянул на часы, нервно дёрнул себя за ус и торопливо включил стоящий на подоконнике краснопластиковый телевизорчик «Юность-402».
— Наши со «Спартаком», — объяснил он, плюхаясь на койку.
Тут дверь тихонько скрипнула, пропустив могучую фигуру бабы Федирки. Она как-то особенно плавно и экономно ступила несколько шагов и обратилась к Эбису, утопившему взор в экране:
— Мытрович, а Мытрович…
Но Мытрович уже не принадлежал миру сему. Теленаркотик проник в его мозг и теперь властвовал над ним всецело.
Баба Федирка деликатно выждала минуту, а потом, дрожа голосом, воззвала снова:
— Мытрович, тут к тебе соседи.
Безрезультатно. Баба Федирка взывала к телу, а дух, между тем, находился за сотни километров на республиканском стадионе в городе Киеве.
Тут, привычно сутулясь, прихромал дед Фёдор. Он взглянул на Эбиса, хитро улыбнулся и поскрёб пальцем в свалявшейся бородёнке. Солдатская смекалка сразу же подсказала ему, что делать.
— «Динамо» партачи, — негромко и раздельно произнёс он.
Остекленевший взор Эбиса стал медленно наливаться осмысленностью.
— Кто это сказал? Кто партачи? — спросил он, ещё не вполне придя в себя, и голос его сорвался.
Дед Фёдор довольно хохотнул и шумно высморкался в мятый заскорузлый платок, добытый им из оттопыренного кармана полосатого пиджака.
— А, это вы, диду, — расслабившись, молвил эскулап и сделал движение в сторону телевизора.
— Погоди! — дед стал активно закрепляться на завоёванном плацдарме. — Тут ко мне кум Андрей Кривопляс пришёл. Жинку привёл. Заболела она. Говорит, сердце не дышит.
Из комнаты хозяев, тяжело скрипя половицами, явился кум. Белоснежный газончик на его голове, казалось, освещал комнату. Дед Андрей навис над всеми, как гора. Рядом с ним почти незаметной была крохотная согбенная старушечка в дешёвой ситцевой юбке, линялой кофточке и грубых полумужских туфлях.
— Вот, — сиплым басом выдохнул дед Андрей и подтолкнул жену вперёд тем жестом, каким в известном мультфильме медведь отдаёт Машеньку дедушке с бабушкой.