— С боевым тебя, как говорится, — хохотнул он. — Первый блин… Ну ничего. Коллеги проглотили. Они ещё не такое привыкли глотать. А главное — руководство проглотило.
Дмитрий поднял голову. Глядя на него, высокое начальство одобрительно покачивало носом.
Слово попросил маленький седой старичок с затравленным выражением на лице. К удивлению Дмитрия, заводного ключа у него не было. Главный поджал губы и помедлил, прежде чем дать старичку слово.
— Заведующий терапией, — шепнул Эбис.
Терапевт прямо с места стал горячо говорить о вещах, которые по мнению Честнокова не имели ни малейшего отношения к собранию. Назойливый чудак твердил о каких-то лекарствах, которых не хватает; почему-то о пищеблоке, который готовит отвратительно; зачем-то о прачечной, которая возвращает халаты и больничное бельё ещё более грязным, чем до сдачи в стирку.
— Вы по существу вопроса имеете что сказать? — строго прервал его Честноков.
Заведующий терапевтическим отделением осёкся.
— Но я ведь по существу… Я о лечебном процессе…
Честноков нахмурился. Ступицкая дёргалась, словно нервный больной на приёме у стоматолога.
— Достаточно! Сейчас мы разбираем вещи поважнее! — молвил главный и встал.
Заведующий терапевтическим отделением, сутулясь, сел.
— Всё это мы, как всегда, решим в рабочем порядке. Теперь пусть выскажутся товарищи Петел и Тагимасад.
Обвиняемые поднялись одновременно.
Одновременно оказались у ступенек.
Тагимасад протянул руку, чтобы преградить путь коллеге. Но тот ловко увернулся и бросился к трибуне.
— Я осознал!
Подоспевший Тагимасад легко отстранил психиатра и прогудел, постукивая себя по груди:
— Я!.. Я осознал ещё раньше. Ещё до того!
Главный встал и торжественно вынес определение:
— Я объявляю вам выговор. Строгий. Так я желаю, — и пояснил: — Мои желания всегда совпадают с желаниями народа. Значит, желания народа всегда совпадают с моими. И если я поступаю, как мне хочется, я иду навстречу пожеланиям трудящихся.
Кончилось собрание. Все медикусы порядно прошли мимо Честнокова, и тот несколько раз проворачивал ключ, торчащий из согбенной спины подчинённого.
Заметно оживившиеся после подзаводки медработники разошлись по рабочим местам.
Дмитрий Маркович пошёл на скорую. Ещё месяц он должен был работать ежедневно — стажироваться.
Он вяло шелестел газетой, долго рассматривал обширную рваную дыру в линолеуме — как раз возле облезшего сейфа. И неослабевающими волнами накатывалась на него неудовлетворённость собранием, своим поведением на нём.
Что и говорить, гаденьким было его выступление. А может быть и нет… Ничего такого, крамолы какой-то речь не содержала. Впрочем, к чему самооправдания? Надо быть честным с самим собой. Ясно же, что Честноков предоставил ему слово, чтобы дать понять оппозиции: новый врач его человек.