Далеко-далеко, докуда хватало глаз, раскинулся хвойный лес. Покрытые редким снегом ёлки росли вкривь и вкось, часто образуя островки-проплешины, — то был Лысый лес, а посреди всей этой красоты стоял, как Москва-Сити, сам Баюн-центр. Было в нём что-то от фермы, деревеньки, большого терема и маленькой крепости одновременно. Высокий частокол защищал территорию от лесных напастей. Перед ограждением, как и полагается, проходил глубокий ров с мутной водой. Нынче вся вода замёрзла, в свежей проруби пытался утонуть чей-то дырявый валенок.
— Смотри, не вздумай на лёд соваться, — строго предупредил Гаврюша, когда они топали по мостику.
— Почему?
— По кочану! Уж поверь на слово, сделай такую милость.
У ворот дежурила длинноносая ведьма в тулупе. Она выглядела так, словно родилась до динозавров, и носила круглые очки, покрывшиеся морозными узорами, так что входящих проверяла исключительно на ощупь.
— Куды прётесь? Кто такие? Почему без документов? — уныло прохрипела она, преградив дорогу помелом.
— Привет, Бостриха! — Гаврюша вежливо похлопал бабку по пыльному горбу. — За котиком с Егоркой пришли.
— А-а… — узнала она, — Гаврила Кузьмич! Проходи. С Егоркой, говоришь…
Старуха потянулась к мальчику, но тот успел увернуться и спрятаться за своим провожатым.
— Живенький, вкусненький. — В голосе ведьмы пробудился аппетит. — Эх, кабы зубы не выпали, Гаврила, не упустила б я его…
— Эх, кабы я был старше лет эдак на тыщу-другую, да рази ж я тебя пропустил, Бостриха?! — флиртуя, подыграл домовой.
Морщинистая, как курага, бледно-зелёная физиономия ведьмы порозовела. Старуха смущённо прикрыла кокетливую улыбку платочком, а гостей уж и след простыл.
За воротами домовой устроил Егорке настоящую познавательную экскурсию. Начали с исторического места — вымощенной камнем площади с чугунным памятником первому баюну. Сидел он, как полагается, на высоком столбе, чёрный, лохматый и грозный. У подножия столба лежали железный колпак и железные рукавицы, которыми Иван-царевич изловил и поборол волшебную зверюгу. Как известно, пойманного котяру отвезли во дворец, где он сделался добрым и покладистым. Ну, по крайней мере, так гласит сказка…
Мальчик, всё ещё находясь под пробивающим дрожью обаянием Бострихи, решил обойти памятник по кругу, как вдруг появилась новая нечисть. Мерзкий горбоносый старикашка на куриных ногах нарисовался со спины. Голос у него был как у алкаша со стажем, хриплый, битый жизнью и дребезжащий, как стакан в купе…
— Ну, чего стоим, глаза мозолим? Котов не видали али металлом ворованным промышляете? Вы мне тут не топчите, я по два раза чистить не собираюся! — Горбоносый выставил вперёд широкую лопату для уборки снега, словно раздумывая применить орудие не по назначению. То есть просто дать по башке.