От мысли о Джеймсе Келли вдруг появляется ощущение, что я грязная. Мне нужно в душ, очень горячий душ. Я вскакиваю с кровати и включаю лампу на тумбочке. Я иду к своей сумке, оглядываюсь и замечаю, что в комнате всего одна кровать огромного размера. До зуда старомодный плед, сочетающийся со шторами, и непонятного цвета картины над кроватью ‒ вот квинтэссенция дешевого отельного интерьера. Видимо из-за волнения я даже не поняла, что Кэтч снял номер с одной единственной кроватью.
‒ Вот же сукин сын! ‒ воплю я.
Мои чувства сменяются с расстройства из-за отказа в сексе на яростное бешенство. Я врываюсь в ванную и включаю настолько горячую воду, насколько могу вытерпеть. Срываю крышечки с маленьких бутылочек шампуня и кондиционера, становлюсь под струи душа и стараюсь смыть неприятное чувство, от которого волосы на затылке становятся дыбом.
****
Кэтч
Еда. Мне нужно поесть, и, наверняка, Макс тоже голодна. Ее подруга заявила, что она пропала без вести, и хуже она поступить не могла. Не только потому, что Макс теперь приметная личность, но и потому, что они знают о Джун и о том, что она значит для Макс. Они точно будут допрашивать ее до тех пор, пока полностью не убедятся, что она ничего не знает. Я теперь могу только надеяться, что на этом все и закончится. Макс явно очень любит Джун, и я не хочу даже представлять, что с ней будет, если с Джун что-нибудь случится.
Когда она рассказала мне обрывок своего прошлого, мне сдавило грудь так, как еще не было со дня смерти папы. Сама того не понимая, она все ближе притягивала меня к себе, а мне нужно избегать этого. Я знаю, что она многого о себе еще не рассказала, такого личного, что делает ее такой невероятно сильной женщиной. Но я хочу узнать об этом, и так же хорошо понимаю, что это плохая идея, так что я не стал настаивать, когда она прервала разговор.
Затем Макс решила коснуться меня. Я вторгся в ее личное пространство, чтобы настоять на своем. Я так рассердился на нее, потому что подумал, что она солгала мне, и сосредоточился на том, чтобы напугать ее и услышать от нее правду. Она положила ладони мне на грудь, но в них не было никакого намека на давление и попытку отстраниться, хотя я знал, что у нее хватит на это сил. Она хотела быть ближе ко мне так же сильно, как и я хотел быть ближе к ней. А потом она прижалась мягкой кожей лба к моим губам. От нее пахло одновременно моим складом и лавандой. Я чуть не расклеился на месте. Потому что знал, что нельзя. Нельзя целовать эту прекрасную женщину. Даже самым невинным способом.