Не прекращая двигаться, он переворачивается, и я оказываюсь сверху. Его пальцы впиваются в мои бедра, когда он устанавливает ритм, поднимая свои бедра мне навстречу при каждом толчке. Я чувствую, как моя киска начинает пульсировать вокруг его члена, выпрашивая большего.
‒ Кончи вместе со мной, Макс, ‒ стонет он, когда проникает в меня еще глубже. Его мускулы напрягаются, когда ритм ускоряется, нам обоим не хватает воздуха, мы оба бормочем имена друг друга и стонем во время одновременного оргазма.
****
Кэтч
Я просыпаюсь от ощущения, что пальчики Макс легко касаются моей татуировки на левом боку. Прежде чем покажу ей, что проснулся, я четко ощущаю, как она прижимается ко мне. Ее голова на моем плече, голая грудь ‒ на моей груди, нога ‒ на ноге. Моя рука на изгибе ее бедра. Она теплая, мягкая, а ее тело подходит моему так, будто она создана для меня ‒ идеально заполняет все изгибы.
Вчера ночью мы свалились, удовлетворенные и утомленные, и сразу уснули. Ее прекрасное тело расположилось на мне, и практически сразу послышались ее мягкие похрапывания, под которые мне так понравилось засыпать.
Мышцы отзываются на ее прикосновение, и я постанываю, показывая, что я уже не сплю. Ее пальцы легко проходятся по ангельскому крылу, что начинается наверху грудины и проходит через все тело до тазовой кости.
‒ Почему крыло ангела? ‒ шепчет она мне в ухо.
Эту татуировку я сделал только ради себя, ради собственного удовольствия. И никогда никому не раскрывал ее значение, и лишь некоторые видели ее. Но с Макс все по-другому. Она другая. С ней я чувствую спокойствие, безопасность. Но поскольку она, как и я, осторожная, то хочу посмотреть, расскажет ли она сначала про себя.
‒ Почему стая птиц? ‒ спрашиваю я, поднимая вторую руку и проводя кончиками пальцев ей по спине от одного плеча до другого.
Она вздрагивает от нежного прикосновения, и я чувствую у нее мурашки. Она поворачивается так, чтобы упереться подбородком мне в грудь.
‒ Я набила их, когда мне исполнилось восемнадцать. Тогда я освободилась от системы и собственного прошлого, ‒ отвечает она шепотом. ‒ Под их опекой я подчинялась их воле. Они говорили «Прыгай», и мне оставалось лишь спрашивать «Насколько высоко?». Дети системы многое переживают. Я была лишь обузой, что жила на доллары налогоплательщиков. Со мной редко обращались как с человеком. Просто как с работой, ‒ она резко выдыхает. Воспоминание было не из счастливых, сейчас она так ранима, что я напрягаю обнимающую ее руку, прижимая ее к себе.
Она смотрит мне в глаза и произносит: