За аллеей в стороне от дороги, слева, раскинулся некрополь с ровными рядами черных и серых склепов, перемежающихся памятниками, все потемневшее от дождя. Лужайки и цветники регулярного парка справа тоже померкли под струями.
Совершив плавный зигзаг, мы съехали с пригорка, и я увидел дом.
То был странный белый дом.
Облицованный мрамором трехэтажный слепой квадрат, он как-будто лежал прямо на мощеной каменными плитами площадке. Сверху, четвертым этажом, на него нахлобучили открытую галерею с аркадой, протянувшейся от угла до угла, и с каждой стороны галереи почти на два этажа свисали трех-четвертные круглые эркеры. Это смотрелось, как фольклорный головной убор с колтами на безглазой голове-манекене.
Внизу стены темнела высокая дверь из двух узких створок, ее обрамляли простой фронтон и богатые пилястры: гирлянды дубовых листьев тянулись вверх, где на месте обычной капители щерились черепа в дубовых же венках.
И галерея, явная аллюзия на венецианскую лоджию, и эркеры, и пилястры смотрелись, как аппликация на пустом белом листе.
От дома через всю придомовую площадку тянулся длинный прямоугольный водоем. Вода стояла вровень с берегами. По трем сторонам канала на невысоких постаментах замерли в скорбных позах женские изваяния. Пробуждая воспоминания о старом венецианском мастере, их окутывали восхитительно сработанные прозрачные вуали... Но как же недобро выглядел этот дом у ямы с мертвой водой в окружении недвижных статуй под черным небом и потоками дождя!
Я вспомнил древнюю славянскую жрицу смерти, чудовищно безобразную, с костяной ногой; адскую повариху, дорога к которой уставлена шестами с человеческими черепами. Ее без окон и дверей избушка на курьих ножках была трансформацией лесной гробницы: некогда в чащобе из бревен складывали «дом» для покойника и ставили его на опоры, чтобы не достали дикие звери; когда он оказывался не по росту мертвецу, из входного отверстия торчали костяные ноги.
Дверь виллы открылась, и несколько человек в серых одеждах арабского стиля устремились к нам. Мгновенно раскрылись над нашими головами зонтики, и мы были освобождены от чемоданов. Тогда уже и Авесоль вышла из катафалка.
Пол и стены в пустом вестибюле были зеленоватого мрамора. За вестибюлем начинался длинный коридор, справа от него поднималась не слишком широкая мраморная лестница с резной балюстрадой.
Авесоль выразила пожелание встретиться за завтраком через три четверти часа и распорядилась сопроводить нас в комнаты. После чего удалилась по коридору в окружении слуг, один из которых нес ту самую белую коробку. Нам же остался единственный провожатый, и чемоданы он у нас не забрал.