Калинин молчал, тупо смотрел на носки своих сапог.
– Еще вопросы? – спросил Дзебоев.
Калинин попытался встать.
– Не спешите,– остановил его Дзебоев. – Теперь вопросы буду задавать я. Не трудитесь изображать из себя лицо неприкосновенное. Речь пойдёт не о ваших разведчиках, а о членах их семей, брошенных вами на произвол судьбы! Попрошу внимания. Не станете со мной сотрудничать, я найду возможность побеседовать либо с Николаем Августовичем Монкевицем, либо с самим Начальником Главного Штаба генералом от кавалерии Яковом Григорьевичем Жилинским!
Подполковник Калинин встал. Не говоря ни слова и не прощаясь, нетвёрдой походкой направился к двери, отворил её.
На самом пороге Калинина остановил голос Дзебоева. В голосе – тяжелые металлические ноты:
– На месте стой! Кругом марш, подполковник Калинин! Я не всё сказал.
Калинину пришлось развернуться. Какой-то почти пьяный кураж на абсолютно трезвую голову заставил его схлестнуться в базарной словесной перебранке с полковником Дзебоевым:
– Много на себя берёшь, инородец! Князь без княжества, полковник без полка! На кого голос повышаешь? На старшего офицера русской разведки?! Берегись!
Дзебоев бросил взгляд на прапорщика Оганесяна:
– Пишешь Илларион?
– Пишу, Господин полковник. Стенографически, ни одно слово не пропускаю. И самописец электрический «Эдисон энд Компани» тоже пишет. Восьмой валик гуттаперчевый вставил, – ответил Илларион.
– Продемонстрируй нам последний.
Илларион нырнул под стол, с минуту пошуршал, пощёлкал выключателями. Вдруг из-под стола раздался вполне узнаваемый голос Калинина: «Много на себя берёшь, инородец! Князь…». Илларион щёлкнул клавишей, выключил звук.
– Достаточно, – сказал Дзебоев. – Однако, время идет, а до господина разведчика мы так и не донесли просьбу бедных женщин, оставшихся по его милости без кормильцев! Полковник Калинин, вы придёте в себя, в конце концов? Или будем разговаривать, как люди, или мне придётся вызвать либо конвой Военного Суда, либо санитаров из психиатрической больницы. Выбирайте, что вам по душе!
Калинин сидел на своём стуле. Закрыв глаза, мерно покачивался, словно в трансе. Ответил тихо, голосом совершенно сломленного духа:
– Не я, не сам я… Я только шестерёнка в большом механизме…
– Не шестерёнка, а простая шестёрка. Алтышка в Большой игре!
– Пусть так. Прокол вышел. Не позаботились о жёнах наших офицеров. Разберёмся. У офицеров тройные оклады, богатыми будут! Жёны в шелках ходить будут. Пока потерпят.
– Лжёте, Калинин. Войтинского вы подставили, сфабриковав дело о побеге, а теперь пытаетесь получить документы его дела, чтобы окончательно похоронить договорённости, заключённые с ним мною, полковником Дзебоевым. Этот подлог – лично ваш. С Кудашевым сложнее, но и Елена Сергеевна вынуждена остаться без средств к существованию по вашей милости. Кроме вас об изменении условий командирования до неё и до самого Кудашева донести было некому. Впрочем, всё понятно. Убедили. Вы изменить ситуацию не в состоянии. Вы ничтожество, Калинин. Я мог бы взять вас под стражу по обвинению в нанесении телесных повреждений гарнизонному врачу Спирину Александру Владимировичу. Вызвать конвой. А уж, довезут ли они вас до гаупт-вахты – дело техники! Идите, вы свободны. Пока.