— Да нет, — осмелел я, — суставы пока в порядке.
— Хорошо… хорошо, что в порядке… Суставы, они, молодой таракан, с возрастом костенеют и ужасную боль начинают нести… Но вам, впрочем, это пока не грозит, — улыбнулся господин Катерпиллер, а потом повернулся к Золе: — Изольда Шестиаховна, будьте добры, приготовьте нам кофию, и можете на сегодня быть свободны. Мы с молодым тараканом должны глобальные темы обсудить, а к вечеру я до вас его отпущу.
— Конечно, Семен Обусловович, — поклонилась Золя и, пятясь, покинула помещение.
Пока она готовила кофе, Катерпиллер раздувал кальян, а я осматривал экспозицию сомнительных полотен, что украшали стены кабинета (а может, это были и фрески неизвестного мастера, клоп их разберет).
— Вы, молодой таракан, простите, что отрываю от созерцания ценностей, мне еще не представились, — густым басом проговорил Семен Обусловович, выдыхая струю ароматного грибного дыма.
— Ой, извините великодушно, — смутился я, — Агамемнон. Можно просто — Агам.
— Хорошее имя, — кивнул Катерпиллер, — наше, тевтонское.
Я спорить не стал. Мол, начнешь хвалиться эрудицией, тут же тебя и выставят не попрощавшись. А такой образ поведения хозяина меня сейчас, мягкого говоря, не устраивал. Есть-то хочется, да и к Золе… а когда еще на Зину Портнову попадешь? И попадешь ли вообще?
— Ага, — кивнул я, — тевтонское. Нам Сократ так и говорит, гордитесь, тараканы, своим тевтонским происхождением. Мол, не латины какие-нибудь, а истинные славяне во всех своих четырех ипостасях (Господи, чего несу? Это все от волнения).
Но Катерпиллер, кажется, подвоха не заметил. Или сделал вид. Только кивнул и затянулся глубоко-глубоко, так, что в зашевелившемся от богатырского вдоха воздухе мои крылья затрещали. А когда выдохнул, протянул шланг мне.
— Не желаете, Агам? Первоклассный грибачок-с из Правопушкарских подвалов, соседи в обмен на белую плесень поставляют. Рекомендую.
Я отрицательно покачал головой:
— Простите, господин Катерпиллер, не курю.
— А чего так? — удивился хозяин.
— Понимаете ли, спортсмен, — пояснил я, — дыхалку тренирую.
— Дыхалку? Спортсмен? — снова удивился Семен Обусловович. — И каким же вы, Агам, атлетизмом изволите заниматься?
— Исключительно спринтерским бегом на марафонские дистанции, — объяснил я расширенно, чтоб понятней было.
— А-а, — уважительно кивнул хозяин, — спринтерский бег на марафонские дистанции я уважаю. Сам в молодости не прочь был, а вот теперь… Эх, нелегкая…
Он так тяжело вздохнул, что мне стало совестно кичиться своей непревзойденной (по внутреннему ощущению) мощью и лихой молодостью, и я уже было хотел начать его утешать, как вдруг появилась Золя. Она несла на спине поднос с кофейником и двумя ослепительно белыми чашками. Комната наполнилась ароматом свежезаваренных в проточной воде желудей. Эвона как! У них тут, на Петроградской, еще и кофе растет! Неплохо, смотрю, устроились.