Тут-то, Леша, до меня дошло. И страшно стало, мурашки по позвоночнику к самому кобчику стремглав понеслись. Но уточнить-то надо, поэтому отвечаю, но вопросительно:
— Тычкова? — а самому уж вовсе нехорошо стало.
— Тычкова… Сгоняй, Змей, еще за бутылкой. Только тихо, чтоб Танька не слышала.
Вот такие дела, Леша. Я уж про Деда Мороза злобного и знать забыл, а тут — вот он, красноносый, откуда вылез. Прям, кинжал пониже спины. Неприятность грандиозная, но, может, мимо пронесет? Ведь институтом-то командовать кандидата наук кто поставит? Надо Коле намекнуть, может он не знает? Хотя…
Шел я в магазин и думал — верно говорят, что беда не приходит одна. Я-то совета пришел просить, как в ситуации моей лучше поступить, а тут события вон как складываются. Не до меня сейчас Коле, не до меня. Тычков — гадина злопамятная. Он Чудову не простит, что тот его место занял, когда его, алкаша дрянного, в психушку с оркестром прямо с работы препроводили. Эх, пронесло бы мимо…
Бутылку я взял, вернулся в квартиру. Прохожу на кухню, а там нет никого. Посидел минут пятнадцать, думал, может Николай нужду справляет, не тревожил. Но никто ко мне не вышел. Тогда двинулся я по комнатам.
Коля спал в гостиной на диване. Татьяна стояла ко мне спиной у окна.
— Таня, — позвал я тихонечко. Она обернулась, — может, помочь чем, а?
Смотрит на меня, а у самой губа нижняя трясется и веко дергается — того и гляди заплачет милая женщина. Но Таня в руки себя, видимо, взять сумела, улыбнулась даже.
— Нет, — говорит, — Сервелант. Чем ты поможешь? Кто его знает, что теперь будет? Спасибо, конечно…
— А отцу? — спрашиваю.
— Что, отцу? Он на пенсию уйдет, на дачу с мамой переедут. Отец к такому повороту событий давно готов. Понимает, что не все время институтом командовать. Вот оно, время-то, и пришло. Так что, за отца моего не беспокойся. За Колю я боюсь. Если этот Тычков на папино место сядет, он первым делом Николая гноить начнет. Тварь та еще. А для Николы лаборатория… сам понимаешь… Куда он без нее? Не знаю, Сервелант, что предпринять даже. Ты уж его не бросай, ладно? У него кроме нас с Маринкой да тебя нет никого. С Сашкой они так, приятели. Друзьями никогда и не были.
— Тань, — мне аж неудобно за такие ее слова в свой адрес стало, — что говоришь-то?! Разве ж я его оставлю? Я ведь люблю его, как отца родного, а вы для меня, что своя семья. Не обижай меня.
Татьяна вроде успокоилась.
— Пойдем, — говорит, — завтракать. Николая не буди, он всю ночь на кухне просидел. Ты ступай, а я сейчас, умоюсь только.
Как сейчас помню, ели яичницу с ветчиной и помидорами. Хотелось выпить, но бутылку купленную полчаса назад я в холодильник убрал, чтоб глаза не мозолила. Таня за завтраком успокоилась. Сидели с ней, анекдоты бородатые травили, временами даже смеялись. Потом прогуляться вышли.