Чарлз… С момента их знакомства на корабле мистер Пламмер стал ее добрым другом, и Мэри была бы счастлива, если бы он и дальше им оставался. Но, похоже, мужчине хотелось большего. Странно, даже эта новость оставила ее равнодушной. Она лишь уточнила:
– И как мне теперь следует вести себя с ним? Я не имею опыта в подобных делах, ведь по-настоящему за мной еще никто никогда не ухаживал.
– Мое невинное дитя. – Эдвард Айвор потрепал девушку по щеке. – Все просто: я стану чаще приглашать мистера Пламмера к нам домой, чтобы вы больше времени проводили вместе и хорошо узнали друг друга. По воскресеньям он может ездить с нами в церковь и сидеть с тобой на одной скамье – только не рядом, это неприлично. Также вам будет позволено прогуливаться вместе, пешком или на лошадях, разумеется, в сопровождении кого-то еще – мисс Маккейн, Джейсона или твоего брата.
– На лошадях? – переспросила она.
– Верхом, дитя мое. Мы содержим четырех лошадей, и все они пригодны для прогулок вдоль побережья. Там удивительно красивые места: белый песок, голубые лагуны…
Мэри уже не слушала. Воображение пробудилось и расцвело яркими красками: прогулки на лошадях по берегу океана! Доктор Норвуд как-то обмолвился, что ему всегда нравилось ездить верхом, и даже сейчас, с искалеченной ногой, он получил бы от этого удовольствие. Если так, она пригласит Чарлза и Китти, и они вчетвером отправятся любоваться заходом солнца под завораживающий шелест волн… Боже правый, нужно сказать Ясмин, чтобы она как можно скорее сшила им с Кэтрин юбки и жакеты для верховой езды!
Губернатор опешил, когда девушка, до этого сидевшая с отсутствующим видом, вдруг в одно мгновение ожила, широко улыбнулась и бросилась его обнимать.
– Спасибо, отец! – прошептала она. – Прекрасная идея! Вы не будете против, если я сейчас же пошлю за портнихой?
Разумеется, мистер Айвор не посмел возразить, увидев глаза дочери, горящие прежним задором. Но позже, выбирая с Ясмин ткань для будущего костюма, Мэри вдруг осознала, что на пути и к этой мечте ее ждет серьезное препятствие: она всегда неуверенно держалась в седле – не потому, что не умела ездить, а потому что с самого детства панически боялась лошадей.
Господин Пелисье не появлялся в госпитале две недели, ожидая, когда сломанный палец срастется и позволит ему надеть любимые туфли с позолоченными пряжками. Наконец, все еще картинно прихрамывая, он почтил своим присутствием вверенное ему заведение – и вскоре узнал сразу несколько неприятных вещей.
Во-первых, у доктора Норвуда теперь был собственный кабинет, куда он, не спросив разрешения, перенес большую часть книг из врачебной библиотеки. Во-вторых, он же, ни с кем не посоветовавшись, устроил в каморке на первом этаже учебный класс и переделал помещение для курения в комнату отдыха для сиделок. Когда Пелисье, бледнея от злости, поинтересовался, где же теперь посетители или состоятельные пациенты будут курить сигары и трубки, его помощник ответил, что, согласно распоряжению доктора Норвуда, курение на территории госпиталя строжайше запрещено, равно как и употребление спиртного. В-третьих, за эти две недели не случилось ни одного ухудшения самочувствия и тем более смерти, за которые ненавистному доктору можно было бы сделать выговор: госпиталь продолжал жить спокойной, размеренной жизнью и, казалось, в господине Пелисье совершенно не нуждался.