Они спустились на первый этаж. Еще по дороге Стейн услышал доносящиеся оттуда всплески хохота, сменяющиеся тишиной, в которой звучал выразительный женский голос – или голоса, он сразу не понял. Миссис Коути приложила палец к губам, а потом указала ему на одну из палат, в которой обычно размещалось всего четверо пациентов. Сейчас их здесь было втрое больше – одни примостились на краю чужих коек, другие принесли с собой табуреты. Кроме того, возле входа толпились сиделки, которые при виде доктора виновато переглянулись и отступили, давая ему возможность заглянуть внутрь.
Впрочем, он уже догадался, кого увидит. Но не мог поверить, что это происходит здесь и сейчас.
– «Жестокость ваша просто непонятна!
А я бы мог счастливой сделать вас…»>75
Мэри-Энн Айвор стояла в центре безликой, выбеленной комнаты, словно на театральных подмостках, и солнечный свет, с трудом пробившийся сквозь плотные занавески, окутывал ее фигуру теплым сиянием. Она не просто читала какую-то пьесу, а играла сменяющие друг друга роли, проживала каждую реплику, помогая себе движениями, жестами, мимикой. Вот девушка печально покачала головой: «Счастливой? Вы? От вас мне только горе!», а потом, вмиг преобразившись, многообещающе улыбнулась:
– «Вы ошибаетесь, я докажу вам.
Не любите меня? Ну и не надо:
Коль сердце ваше связано с другим,
То и мое, поверьте, несвободно!..»
Лежащие, сидящие и стоящие вокруг мужчины и женщины следили за ней, затаив дыхание и боясь пропустить хоть слово. Да и Стейн вдруг поймал себя на том, что не в силах отвести взгляд от девушки, которая в эту минуту была кем-то другим… и при этом, как никогда прежде, – собой настоящей. Такой, какой она всегда ему нравилась.
Мэри закончила монолог, обернулась… и, положив закладку между страниц, мягко захлопнула книгу.
– Прошу прощения, на сегодня достаточно. Продолжение истории хитроумного слуги вы узнаете в понедельник… конечно, если доктор Норвуд не будет возражать.
Все взгляды тут же устремились на него, и Стейну ничего не оставалось, как подтвердить: разумеется, он не против. Ответом ему была улыбка, в которой проскальзывало тихое торжество:
– Благодарю вас, доктор.
Девушка вышла в коридор и по пути к бельевой ни разу не оглянулась. Сомнения терзали ее: хотелось вернуться и пригласить Стейна на свой праздник, но Мэри знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Пусть хотя бы один день пройдет для нее весело и беззаботно – Господь всемогущий, она это заслужила!
Каким бы особенным ни было воскресенье, утро его для всех добропорядочных жителей Сент-Джорджа начиналось одинаково: с посещения церкви. Поэтому еще до завтрака семья губернатора отправилась на литургию, и Мэри сочла добрым знаком возможность принять Святое причастие именно в день своего двадцатилетия. Одно только огорчило ее: преподобный Майлз не позволил Кейт участвовать в таинстве евхаристии, сославшись на то, что девушка до сих пор не раскаялась в совершенных грехах и вообще ведет абсолютно безнравственный образ жизни. Для мистера Айвора это заявление стало неприятным сюрпризом: в конце концов, он, пусть и формально, являлся опекуном Кэтрин Маккейн и был обязан следить за ее поведением. Любой ее проступок влиял на мнение общества о нем самом и о его семье – что чрезвычайно опасно, когда имеется дочь на выданье и до сих пор не женатый сын. Но, поскольку сегодня в доме Айворов устраивали праздник, губернатор решил разобраться во всем позже.