Она хотела что-то еще сказать, но закашлялась и замолчала. Стейн протянул ей стакан воды с успокоительными каплями, а потом сдержанно проговорил:
– Вам нельзя нервничать, мисс Маккейн. Возвращайтесь к себе и отдохните. Я попробую что-нибудь сделать для мисс Мэри-Энн.
Мэри лежала на кровати и смотрела в потолок.
Так проходили теперь ее дни. Когда отец вынес ей приговор, не дав оправдаться, Мэри от обиды и отчаяния проплакала до темноты. Да, они с Кейт поступили весьма опрометчиво. Возможно, им следовало поехать не в церковь, а сразу к господину судье и все ему рассказать. Или взять с собой кого-то еще, например, Джейсона. Но смогли бы они тогда вынудить миссис Чэпмен признаться в убийстве? Получили бы нужные доказательства? Вряд ли. Китти играла с огнем, но она хорошо все продумала. Мэри поражалась ее уму и бесстрашию, одновременно удивляясь своей находчивости и дерзости. Впервые она ударила человека, желая его убить. И чем? Библией! Бесценным старинным изданием, хранившимся у алтаря. Сейчас это виделось святотатством, но в тот момент для Мэри существовала только одна настоящая ценность: жизнь ее лучшей подруги. Она бы все это рассказала отцу и потом непременно попросила прощения, но… Эдвард Айвор не пожелал ее слушать. И самое грустное – он поступил как барон Джейкоб Дуглас, запиравший ее за любой проступок: мысль об этом наполнила сердце Мэри мучительной болью. Но когда первые слезы высохли, ее вдруг охватила злость и желание настоять на своем. Показать отцу, что отныне она сама будет распоряжаться своей свободой, – пусть и не так, как от нее ожидают.
Когда Рамла наконец отперла замок и елейным голосом сообщила, что мистер Айвор прощает мисс и позволяет ей выйти, Мэри выхватила у нее из рук ключ, захлопнула дверь перед носом служанки и, закрывшись на все обороты, попросила передать отцу, что она не прощает его. Девушка не отвечала ни на просьбы, ни на угрозы выломать дверь, ни на увещевания, хотя в глубине души ей было жаль отца. Но Мэри прекрасно понимала: если проявить слабость один раз, он, увы, не станет последним. И надеялась, что Кейт сейчас так же упрямо сражается за свое право быть выслушанной, понятой и свободной.
В своем добровольном заточении девушка много думала, а когда засыпала, ей виделись какие-то странные, смутные обрывки снов, которые утром она тщетно пыталась сложить в единое целое. Чувство голода беспокоило ее, но не сильно; чистой воды в кувшине было достаточно, и пила она по чуть-чуть, только чтобы не испытывать жажду. Каждый день к ней кто-нибудь приходил с уговорами: Джейсон, отец, прислуга и даже Чарлз. Слова, которые он говорил ей, были, по сути, правильными, но Мэри все время казалось, что вместо него она явственно слышит отца. Поэтому и отвечала ему, как Эдварду Айвору: нет, не открою, и не смейте меня заставлять.