Мэри не стала подробно рассказывать о работе в театре и злоключениях по дороге в Саутгемптон, зато охотно поведала отцу о знакомстве с мисс Кэтрин, об их дружбе и о той поддержке, которую ей оказывал Чарлз Пламмер. Выслушав дочь, Эдвард Айвор посетовал, что, в таком случае, он недостаточно любезно принял молодого человека, и предложил Мэри уже на правах хозяйки дома пригласить его на ужин.
– Но я не могу остаться, – робко возразила девушка. – Мисс Кэтрин ждет меня в гостинице и очень волнуется. Я должна вернуться к ней, чтобы сообщить…
– Нет-нет, Мэри-Энн, я никуда тебя не отпущу! – заявил отец. – Ты можешь послать мисс Маккейн записку, чтобы она не беспокоилась, и заодно пригласить ее завтра к нам на обед. Я должен познакомиться с девушкой, которая помогла моей дочери вновь обрести семью, и поблагодарить ее за все, что она для тебя сделала.
Мэри вздохнула, подумав о том, что вместе с Кэтрин сюда непременно явится и ее дядя, но возражать не стала. Ей и самой не хотелось никуда уезжать.
– Хорошо, мистер Айвор, – улыбнулась она. И тут же смущенно исправилась: – Отец.
Растроганный губернатор привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
С некоторых пор он ненавидел лестницы. На корабле с ними приходилось мириться, хотя он старался как можно реже пользоваться ими, но здесь… Как назло, лестница, ведущая на второй этаж, оказалась длинной, с довольно высокими и узкими ступенями, и пока он поднимался наверх, правая нога превратилась в средоточие боли. Темнокожий слуга попытался было помочь, но Стейн, стиснув зубы, вежливо отказался. Еще не хватало, чтобы ему подставляли плечо, словно убогому старику.
Последние две ступени дались особенно трудно. Похоже, ослепленный внезапной радостью мистер Айвор не понимал, куда отправляет своего неуклюжего гостя. Он бы мог обойтись маленькой комнатой на нижнем этаже и удобно устроиться на диване – без одеял и подушек, от которых давно отвык. Впрочем, Стейн все равно был благодарен хозяевам дома за приглашение и приют. После грязного трюма и тесных клетушек на нижней палубе просторная светлая спальня показалась ему островком блаженства и покоя, где он мог отдохнуть и расслабиться, ощутив слабый отголосок прежней жизни.
Горячая вода, мыло, белые полотенца. Чистая одежда и свежие простыни. Закат за окном, тишина – и одиночество, пожалуй, впервые за столько дней переставшее быть невыносимым. Поэтому, когда пришел слуга и сообщил, что в столовой подали ужин, Стейн, сославшись на усталость с дороги, попросил передать мистеру Айвору и юной мисс свои извинения.