Неймдроппинг (Брагина) - страница 23

капитал.  Горько  по  улице  хоть  бы  Викентия  Хвойки  (Мертвое

море  всегда  по  колено)  брести,  быть  октябренком  и  гордо  платить

неустойки, и за щекою те камни, что были в горсти, долго нести. Я

тебя никогда не забуду, будто бы мне ничего не хранить за душой. На

холодильнике надпись «Помойте посуду», за холодильником мячик

«Растите большой».

Кто-то проведет до метро, представится «Эргали», спросит: «А вас

в Москве, наверное, кто-то бросил? Тут всё время кого-то бросают,

такая память земли», никому ничего не вели, за такие угрозы ль то ли

нервного срыва, то ли стечения сигарет в одном кармане до оглашения

приговора,  потом  ты  поймешь,  что  времени  вовсе  нет,  пока  тебе

повторяют: «Терпите, скоро». Пока тебя держат за руку и молчат, и

нужно молчание просто ценить за это, как домик призрения, где ты

на Сретенье был зачат, и все понимали, насколько дурна примета.

44

Мы  вчера  постелили  паркет,  и  на  башне  у  Брюса  доставали  45

три

карты из шляпы, и кроличий хвост, и в двенадцать часов проходила

под окнами муза, золотые часы отдавали за деверя в рост. Хочешь

чуда  –  смотри  на  экран,  хочешь  правды  –  на  руки,  нарисуй  меня

заново, мыльную пену стерев, так она его долго любила хотя бы за

муки, кошкин дом загорелся, в ответе за свой «Гомельдрев», так она

его долго честила на всех перекрестках, что привыкли соседи и юные

девы  в  метро,  а  во  вторник  закончился  наш  сериал  о  подростках,

сыроватая  искренность,  снова  a  little  bit  raw.  Он  сидит  по  часам

за  столом  и  жует  свое  слово,  и  соседи  привыкли,  и  девы  в  метро

доросли, говорят «о%ительно», что мы заменим на «клёво». За такие

народы,  которые  вы  тут  пасли,  получить  бы  двугривенный,  новый

народец  привычно  начинать  форматировать  после  двенадцати

строк, потому что тебя полюбила я нежно и лично, а потом отпустила

в ближайший ко мне водосток, и плыви, мой кораблик, куда-нибудь

в  список  названий  кораблиных,  кораблевых,  в  общем,  чужих

кораблей,  очевидности  мюслей,  структуры  тюремности  Даний  –  я

тебе не препятствую ночью на лавочке с ней. Ей пиши горячительно

или горячечно строфы, воссоздание Нарнии ей финансируй в уме, и

соседи твои, что не ходят по краю Голгофы, не услышат в приемнике

белого  шума  j’aime,  не  услышат  совсем  ничего,  что  тебе  тут  не

мило, и того, что так мило, тем более не услыхать. Для того ли тебя

из  фальшивого  снега  лепила,  чтоб  тебя  запретить,  как  в  календы

февральские «ять» - это было потом, но хотелось бы точно и сразу,

чтобы все понимали, что дело имеют с другим, и тотчас исчезала бы