Я отдала ему почти весь спасенный соус, а свою лапшу посыпала кучей пармезана и перцем. Мы сели на барных стульях у стойки. Кен почти не трогал салат. Он съел лапшу в японском стиле, доказывая, что он не рос в Америке. Мама жаловалась миллион раз, когда папа так делал.
Мы говорили, пока ели, о школе и моей сестре. Каждый раз, когда я спрашивала о жизни Кена, он разворачивал разговор ко мне. Я не могла бороться с ним в беседе, не выглядя грубо. Блеск в его глаза показывал, что ему нравилось смотреть, как я борюсь.
В дверь постучали.
Я покраснела. Я совсем забыла о Марлин. И папе.
Кен указал на дверь вилкой с лапшой.
— Ты не будешь отвечать?
— Конечно, буду, — рявкнула я, накалывая на вилку латук.
Я оставила вилку, не съев латук, и отодвинула стул, чуть не сбив стакан с водой.
Я открыла два замка, сдвинула заедающий засов. Марлин стояла у двери, обвивая рукой пояс папы.
Я смерила ее взглядом старшей сестры.
Марлин вздохнула. Папа отрастил немного бороду, серая просвечивающая кожа натянулась на острых скулах. Мой всегда опрятный отец, даже в худшие времена, не покидал дом, не побрившись. Одно из одеял мамы было на его плечах, как плащ.
— Я не могу справиться с папой, — сказала Марлин. — Сестра из программы опеки больше не возьмет его.
— Блин, Марлин, — я шагнула вперед и обвила папу руками. Я ощущала его слабую дрожь, как у алкоголика, который старался не пить. — Давно он такой?
— Неделю.
— Он принимает лекарства? Почему ты не отвела его врачу? Нельзя это запускать!
— Перестань, — сказала Марлин. — Конечно, я отвела его к врачу. И он принимает лекарства.
Я сморгнула слезы. Марлин тоже было непросто. Она всех исправляла, но не могла помочь одному из самых важных людей. Я покачала головой и провела папу в квартиру. Кен встал, но я махнула ему скрыться из виду. Марлин не нужно было его видеть.
Папа упал на диван, как медуза. Марлин повернулась, словно хотела уйти. Что? Я бросилась за ней.
— Знаю, с папой сложно. Но я пытаюсь строить жизнь. Я не могу оставить его и ходить на занятия.
— Серьезно? — Марлин повернулась, было видно ее красные глаза и дорожки от слез на лице. — В этот раз будет иначе? Ты не станешь пропускать занятия, когда станет слишком сложно? Или будешь и дальше сбрасывать звонки? Игнорировать скучные детали жизни, которые просто мешают тебе, как когда мама умирала от рака?
— Ты не понимаешь, как это.
За мной Кен подвинулся и прошептал папе что-то на японском.
— Перестань, — она подняла ладонь, словно могла физически остановить мои протесты. — Ты бросила все курсы, на которые ходила. Ты бросила маму, когда она нуждалась в тебе больше всего. Ты можешь потерпеть хоть раз ради папы.