– Господин секутор?
Он не был слаб на желудок, не был брезглив, но смрад, который, судя по всему, не замечали его товарищи, проник к нему в ноздри и принялся хозяйничать в потрохах.
– Я в порядке. Вонь просто… – младший зажал ладонью рот и поборол очередной приступ тошноты, – …в порядке, – он украдкой заглянул в амбар и понял, что не желает спорить со старшим.
Солнечный свет, просачивающийся сквозь щели в стенах, дрожал от бесчисленного количества насекомых, наполнивших помещение.
– Иди, говорю, проверь рыбу, – Горст склонился над пучками травы. – Что это за растения, а, Аарон?
– Пес знает. На кой ляд он свинью так высоко подвесил?
– Чтоб кровь посильнее издохла, – ухмыльнулся Горст, – это как с висельниками вдоль дороги. Чем выше подвесишь, тем вернее умрут.
Аарон не оценил юмора. Того парня на дороге повесили честь по чести, а толку не вышло.
Когда старший выжлятник вышел на улицу, его взгляд снова застыл на брошенном им же бурдюке.
– Думается мне, что варево разливали по мехам. Для чего только и о какой такой вони говорил сопляк?
– В некоторых избах страшно смердит, но здесь…
– Здесь совсем ничем не пахнет, – заключил Горст, – а ведь должно, – он провел пальцами по усам и, покачав головой, словно соглашаясь с собственными мыслями, закончил, – должно, но, сука, не пахнет.
– Страшно ото всего этого делается, господин секутор. Умом-то я понимаю, что это дело рук тронувшегося выродка, только шерсть все равно дыбом стоит.
– Даже спятивший человек – это всего лишь человек. Пойдем отсюда.
3
Следы привели гончих к берегу.
Горст, пересчитав лодки, прикинул, долго ли человек сможет плыть против течения. Пришел к выводу, что если деревенские и уходили рекой, то либо на соседний берег, либо вниз по Хельге. Последнее казалось секутору до остервенения глупой затеей.
– Если бежать, то подальше от хозяина, – процедил мужчина. – Херня выходит.
На тропинку, заросшую крапивой, шатаясь, вышел Рейн. Его руки аккуратно сжимали нечто, покрытое сажей, и, лишь приглядевшись, Горст понял, что именно приволок его младший помощник. Аарон все это время безучастно смотрел куда-то вдаль. Погруженный в собственные мысли он силился вспомнить, когда же мог видеть сон, воспоминания о котором становились все более отчетливыми.
– Напиться или умереть, – прошептал он, но не был услышан.
– Рыба на месте. Просолена и ждет обоз от барона Ланге, – Рейна более не мутило, но место внезапной тошноты заняло щемящее чувство тревоги. Отчего-то Рейну вспомнилась покойная матушка, вспомнился отец, учивший его охоте. Младший из людей Горста не мог извлечь из закромов памяти ничего конкретного относительно родителей, и будь у него опыт в подобных вопросах, Рейн смекнул бы: его памятью вовсю заняты иные существа, которые извлекли её словно нечто материальное, подкололи иглами к бархату для изучения. Но ни у кого из секуторов и их современников подобного опыта не было.