4
Горст провел рукой по неглубокому порезу, оставленному гарротой старика. Кем бы он был, если бы не носил на шее стальной ворот?
В свете луны, пробившейся сквозь антрацитовую корку облаков, лицо старшего выжлятника выглядело пугающе спокойным. Горст наступил на смрадный бурдюк, и из оного со свистом вышли остатки воздуха.
– Ты что самый умный, а, старая гнида? – его слова заставили Вита вздрогнуть от ужаса. – Ты думаешь, что прежде меня не пытались задушить?
Вит отступил назад. Старик успел поверить в собственную исключительность. В присутствии дочерей Царицы он забывал о сострадании, его не тревожила совесть и опьяняло чувство близости к чему-то необъятно великому. Вит успел позабыть себя прежнего, он отрекся от своего прошлого. Презрел старого Вита, что трясся от ужаса при виде рыцаря, сшибающего в пьяном угаре столы и лавки, рыцаря, волокущего сельскую девку на сеновал и не задумывающегося о том, что родители той самой девки слышат крики и стоны своей дочери. В тот счастливый для Вита час, когда убогие фигурки Возлюбленной, Покинутой и Скорбящей назвали ему свои имена, старик твердо решил изменить мир, избавить его от скотского гнета феодалов и их приближенных. Тогда он клялся Царице в любви, обещал сохранить в тайне её имя. Теперь Вит понимал, что его будущее под угрозой и самое омерзительное заключалось в человеке, возжелавшем оборвать путь праведника.
– Сестры! – взвыл он. – На помощь!
В голосе этого нелюдя было отчаяние. «Ладно рыцарь, но умереть от рук выжлятника! – думал Вит. – В этой смерти не будет чести, братья не сложат о старом проповеднике Вите песен и легенд».
– Видимо, они наигрались, – кровь, сочащаяся из пореза, не сильно заботила старшего выжлятника. Медленно, будто боясь, что старик не успеет проследить за его движениями, Горст достал нож из голенища сапога. – Мне столько всего нужно узнать.
– Сестры, спасите! – Вит задыхался. Обида и ужас действовали сообща, и слабый желудок старика вот-вот мог опозорить его окончательно. – Царица!
Вит упал на колени и, опустив голову, поднял сцепленные в запястьях руки. Надеясь привлечь внимание Хозяйки, он принялся хулить Отца Переправы.
– Кому ты там, сука, молишься? Будь мужиком, не разочаровывай дядю.
Горст медленно подошел к безумцу, ожидая, что тот выкинет какой ни то фортель, секутор как следует ударил его по лицу. Мысок сапога вышиб из Вита полный ужаса вой и несколько зубов в довесок.
– Се-е-стры! – прохрипел тот, но рук не разжал. – Помоги-и-те.
Присутствие Сестер заглушало боль и голод, притупляло и другие чувства, присущие любому человеку. Стоило Сестрам оставить Вита в сознании, у того вновь забурлило прежнее, тщательно скрываемое под личиной странствующего проповедника дерьмо.