Мы пошли спать. Мы приехали как раз к окончанию отпуска мужа. С завтрашнего дня начиналось мамино дежурство.
Я вернулась к 9-месячному сыну, у меня на руках был ребенок с операционными швами. Я рассчитывала на мамину помощь. Она пришла на следующий день, сварила нам суп и не получив от меня подробностей на расспросы – ну, как было, расскажи, ушла. На следующий день у нее дома начался ремонт.
Отпуск на работе она брала, как и сообщила всем коллегам, чтобы помогать дочери после операции внучки.
После поездки в Москву я наверно с цепи сорвалась. Я стала требовать того, чтобы родители признали, что они в действительности нам не помогали и никогда не поддерживали.
Теперь-то я знала, как выглядит помощь, и что такое поддержка! Поддержки от них было не дождаться, но я не могла позволить им обеим считать себя хорошими матерями, когда они ими не были.
Я созрела до упреков. Ух, знала бы я, на что иду!
Ребенок, упрекающий своих родителей за то, что ему не помогали, не поддержали, чего-то в жизни не дали – это моральное дно!
Родители значит у тебя плохие! Чего-то тебе недодали! Да как у тебя хватает совести просить чего-то! Тебе дали в жизни все! Тебе отдали свою любовь, всю до капли!
Чужие люди тебе помогли? Чужие тебе ближе, чем свои? Врачи ей, видите ли, оказались более близкими, чем мать! Она кому-то доверилась, как будто у нее матери нет! Требуешь? Потребительница? Мало получила от родителей?
Мне казалось, что совесть должна уколоть тем, что ты оказался менее близким собственному ребенку, чем посторонний человек. Где-то я была неправа…
Но с этого случая я уже видела картинку отношений с родителями так как она есть, а не как ее рисовала мама: я твой самый близкий человек, ты всегда можешь на меня рассчитывать, родные люди всегда друг другу помогут, в семье тайн нет, проблемы общие…
Предстояло что-то делать с этими новыми отношениями. Хотя отношения-то не изменились. Дочь стала в глазах мамы еще более эгоистичной, а сама она еще более великодушной и любящей, раз простила ее.