— Он до сих пор сидит в тюрьме. Уже восемнадцать лет. — Я слышу, как Джей приглушенно смеется. — Из–за того, что он постоянно взрывается, его срок продлевают, что хорошо. Его никогда не должны выпустить на свободу.
— Господи, Джей. Мне так жаль. — Бен протискивается между нами и кладет руку Джею на плечо. Я вижу, как он кивает, но не поворачивается к нам.
— Мне было одиннадцать, когда я попал в приют. Думаю, отец не хотел Джеффа убивать. Он, ослепленный, чересчур сильно его ударил, и тот слетел со ступенек, ударившись затылком об острый угол. Тяжелая черепно-мозговая травма, кома… и через три дня он умер. Я получил сообщение от сестры Агнес, одной из монахинь в детском доме. Дерьмо, как же я боялся этих женщин в черном одеянии и с платками на голове. И крестов, которые были повсюду. Я имею в виду, висит голый мужик на кресте, весь в крови — это же жутко! Отец не сильно признавал религию, и я был освобожден от этих уроков в школе, поэтому подобное было ново для меня. Но в этом приюте эти штуки висели повсюду, серьезно, их невозможно было избежать. Даже ночью. — Он разворачивается к нам и улыбается, но я вижу, что его глаза блестят.
— Джей, я не знала об этом, — шепчу я, освобождаясь от объятий Бена, и тяну Джея к себе. Он кладет подбородок мне на голову, прижимая к себе, и я чувствую тяжелую руку Бена на его плече.
— Та все нормально. Давайте не будем дальше об этом говорить? Я хочу забыть обо всем этом дерьме.
— Но не забудешь, — говорю я тихо. — Ты же это понимаешь?
Он молча кивает. Мы молчим несколько минут, потом Джей выпрямляется и чешет подбородок.
— Эй, черт возьми. Завтра ведь Рождество! У чувака с креста день рожденья, и потому что он умер ужасной смертью, мы должны этот день хорошо отпраздновать.
Я смеюсь.
— Ты невозможен.
Обеспокоенно смотрю на Джея, у него бледный и усталый вид. На улице гроза. Для этого времени года чересчур тепло, и снег сразу же тает. Дождь бьет в окно, и от ветра дрожит тонкое стекло.
— Я пытаюсь забыть. С легким багажом легче идти по жизни, — говорит Джей, подмигивая мне. Но боль с взгляда не так–то просто убрать. Она сидит так глубоко в нем, что я медленно понимаю, почему он такой, какой есть. Когда–то ставший взрослым мальчик, который эмоционально ближе к одиннадцатилетнему, чем к сегодняшнему тридцатилетнему. Наверно именно это и придает ему обаятельности. Когда он смеется, такое ощущение, что кто–то зажег Рождественские огни. Улыбка озаряет его лицо, вплоть до мельчайших морщинок. Для меня не было ничего красивее улыбки Джея, потому что в этот момент, когда он рядом, чувствуешь не что иное, как счастье.