Из их окна можно увидеть половину города. Ночью — сплошные полосы огней проспектов, и одинокие уютные светлячки частного сектора, расположенного прямо под ногами. Днём — голубые сопки и сизый лес справа от них, в который с каждым годом всё сильнее вклинивался растущий город.
Но с её стула, что ночью, что днём видно только небо — голубоватое с серыми облачками днём, густо чернильное с мигающими маяками звёзд ночью. Даже луна обходила эту часть неба стороной. В детстве он ещё пытался понять, что видит она в этой вселенской пустоте, но годам к пятнадцати бросил это занятие.
Отец Алисы стал единственным, в череде мужиков, который вывел мать из этого ступора. Но после его бегства всё стало стократ хуже.
— Мам! — он включил свет, и она прикрыла глаза рукой с давно потухшей сигаретой.
— Выключи, комары налетят, — сказала она своим всегда ровным голосом.
— Я лучше закрою окно. Надо поговорить.
Она опустила ноги с табурета, чтобы он смог подойти к окну. И к тому времени как он убрал из её рук сигарету, а со стула пепельницу и бутылку, чтобы на него сесть, глаза её привыкли к свету, но она не смела их поднять.
Сгорбившись, свесив руки с коленей, она ждала отповеди.
— Я не поехала в больницу.
— Я знаю.
— Я не выношу эту больницу.
— Это я тоже знаю. Ей стало хуже.
Она болезненно поморщилась.
— Снова синегнойная.
— Дорого? — она подняла на него глаза. Припухшие, с сеточками морщин в уголках, сухие, но не равнодушные.
— Это не важно. Это моя забота.
— Но можно попробовать...
Он не дал ей договорить.
— Квоту по бесплатному отпуску мы выбрали прошлый раз. Я не о деньгах пришёл с тобой говорить. Ты совсем не занимаешься с ней.
— Мне тяжело. Особенно утром. Ты же понимаешь, у меня ночная работа. Сменная.
— Мам! — он накрыл её маленькую руку своей ладонью. — Она ещё такая маленькая. Она забывает пить лекарства, если ей не напомнить. Она не сделает сама и половины тех упражнений, что ей нужны. Она кое-как научилась правильно собирать прибор для ингаляций, но ей страшно включать его — так он шумит.
Она молчала.
— Она умрёт без тебя. Дай ей шанс на нормальную жизнь. Это не трудно, просто немного дисциплины. Просто прими это, наконец.
— Я не могу.
Она освободилась из его руки и зажала обе кисти между коленей.
— Я не могу. Я не хотела её. Я знала, что ребёнка в таком возрасте не потяну. А больного ребёнка тем более.
— Мам, ей скоро восемь лет. И она самый самостоятельный ребёнок, которого я когда-либо видел. С ней никогда не было хлопот.
— Кроме одной — неизлечимого генетического заболевания.
Она посмотрела на него как загнанный в угол зверёк.