Солнце почти скрылось… Нет, не почти — уже совсем. Стало темно. Свет из далеких окон помогает слабо, а уже близкие прожектора станции метро Пражской светят и греют душу последней призрачной надеждой. Рядом с ними, должны быть те спасительные ультразвуковые барьеры… Ходу, ходу!
Шум, скребущий шум в ушах. Словно кто-то говорит на каком-то шипящем неизвестном наречии — ничего не понять. Только жуть берет такая, что ноги подкашиваются. Впрочем, они и без того подкашиваются — от усталости. Не оглядываться, не смотреть на данжерметр, шагать, шагать! Ходу… Да не ходу — бежать уже! Из последних сил или даже запоследних, поскольку последние кончились…
Он переходит на бег, однако дыхалка предает, в боку колет и мышцы… Еще чуть-чуть — и ногу судорогой схватит. А то и обе.
Уши закладывает, словно при взлете самолета, а по спине пробегает озноб. Взгляд непроизвольно падает вниз на зажатый в кулаке прибор. Тот истерично мигает кроваво-красной единицей…
Нахлынувшие ужас и отчаяние работают, как тормоз. Кирилл спотыкается на полушаге и поворачивает голову вправо… как раз, чтобы увидеть нечто бесформенное, метнувшееся к нему из темноты… а после не видеть уже больше ничего. Только погрузиться в дикую боль, как в единственную и абсолютную реальность. Одно хорошо — ненадолго…
Квартира на Цветном бульваре. Пять минут после заката.
— Как думаете, уже все? Я места себе не нахожу!
Елена Тобольцева вскочила с кресла и нервно зашагала из стороны в сторону. Находившиеся вместе с ней в комнате двое мужчин наблюдали за ней с невозмутимыми лицами. Только взгляды были разными. В глазах высокого плечистого брюнета лет сорока светилась смесь сочувствия с презрением. Второй — очкастый седой толстяк с густыми усами смотрел практически равнодушно, будто не живой человек перед ним, а так — маятник напольных часов.
— Ну, чего вы молчите?! — голос Тобольцевой почти срывался на крик.
— Скорее всего, — пожал плечами брюнет. — Он бы позвонил, если б добрался… Что же, нам в конторе будет его не хватать — неплохой был судебный исполнитель.
У женщины даже плечи опустились.
— Как все это ужасно!
— Нервы беречь надо, Леночка… Ты молодец — хорошо его подготовила! Во все поворотные моменты он принимал решение в пользу денег. Когда я давал ему эту работу, признаться, думал, что в ответ он меня пошлет. Ан нет — согласился!
— Не надо, пожалуйста! Я и так себя мерзко чувствую.
— А вот это зря, Елена Дмитриевна, — отхлебнув чаю из чашки, медленно произнес седой. — Вы ведь уже давно приняли решение. И очень правильное, замечу. Наука нуждается в таких, как ваш муж. Человечество нуждается. А добровольцев на подобный эксперимент… сами понимаете! — Он развел руками.