Я посмотрела в её добрые светло-голубые глаза, которые так сильно напомнили мне мою собственную бабушку и ответила:
— Все прекрасно. Просто нужно отправить кое-какую почту для Эда. Есть что-нибудь ещё, что мне нужно забрать?
— Итак, позволь мне проверить. — Она ушла на минутку в подсобку и вышла с небольшой стопкой конвертов. Она вручила их мне.
— Держи, моя дорогая.
— Спасибо, Мардж. Я передам Эду от тебя привет.
Она сказала: «Да, мэм», — мне в спину. Но прежде, чем уехать, я решила задать вопрос.
— Эй, Мардж, могу я спросить у тебя кое-что?
— Конечно. Ты можешь спросить у меня все, что захочешь.
Я закусила щеку, не зная, с чего начать.
— Генри служил в армии, верно?
— Определенно служил. Двадцать три года. Почему ты спрашиваешь?
— Ну, потому что у меня есть друг. Я знала его когда-то, и недавно он приехал в город на работу. — Я сказала это, зная, что она никогда не станет распускать сплетни. — В общем, он только недавно вернулся со службы, но я слышала, что какое-то время он провёл за границей. Он кажется... другим.
Она понимающе кивнула:
— Потому что так и есть, дорогая.
— Что ты имеешь в виду?
— Позволь мне рассказать тебе кое-что: когда Генри вернулся со Второй мировой войны и боевых действий в Японии, это было так, словно армия вернула мне другого мужа. Он видел вещи, которые не могли быть незамеченным. Люди были расстреляны прямо перед ним, некоторых он убил своими руками. Это, естественно, меняет человека. Генри изменился, чтобы защитить свой разум от разрушения. Если бы он постоянно об этом думал, то сошёл бы с ума. — Она прислонилась к стойке. Потом задумчиво посмотрела на меня, потянулась и похлопала по щеке. Я даже не поняла, что вернулась к ней. — Если ты беспокоишься, что уже никогда не увидишь того человека, каким когда-то был твой друг: не стоит. Нужно время, чтобы они осознали случившиеся, и я хочу верить, что это произойдёт в свое время. Он вернётся к тебе, дорогая. — Она подарила мне маленькую улыбку и понимающий взгляд.
Я кивнула, закусывая губу.
— Спасибо. Я ценю твою честность. — Я вышла из почтового отделения и завела свою машину. Я сидела, глядя на лобовое стекло, позволяя новому откровению завладеть мной.
Тимбер никогда не был моим любимым мальчиком в школе. Но после того дня — дня, когда он говорил со мной на стоянке — я начала смотреть на него иначе. Он сделал усилие, чтобы убедиться, что я в порядке. Ни один из них никогда не снисходил до моего уровня и не пытался поговорить со мной. Я никогда не чувствовала, что достойна того, чтобы кто-то из них тратил на меня свое время. В тот день он поступил по-другому. Это был день, когда я перестала считать его эгоистичным мудаком. Я начала влюбляться в Тимбера. Я чувствовала, что он хотел большего, чем его друзья. Я начала обращать на него внимание, не только относительно оценочной ведомости по биологии. Он больше не стоял в стороне, в то время как его друзья дразнили тех, кто не был частью их шайки. Он говорил им, чтобы они оставили их в покое или отвлекал их чем-то другим. Много ночей после того, что Адам сделал со мной, я лежала в постели и спрашивала себя, что сделал бы Тимбер, если бы знал, что совершил его друг. Я придумала целую сказку в своей голове, что он пришёл в душевую комнату, прежде чем Адаму удалось воспользоваться мной. Он набросил полотенце на мои плечи и утешил меня, разумеется после того, как отделал бы Адама. Эта мечта была тем, что помогало мне спать по ночам. Это принесло мне больше комфорта, чем я должна была позволить. Так много ночей я разрешала себе закрывать глаза и погружаться в собственную фантазию, которая приносит облегчение.