— Понятно, — кивнула Тана, — ну а сама ты откуда? Я вот… из-за Радуг, и ничего о себе не помню. А ты?
— Я всегда жила во дворце Мер-даланна. Моя мать живет там. Мер-даланн берет меня с собой в Иллерон, потому что я хорошо держусь в седле и умею вести счетные книги. Когда мы приезжаем, я всегда проверяю, как ведет хозяйство управляющий.
— Твоя мать тоже рабыня? — на всякий случай осведомилась Тана.
— Да, — Эви помрачнела, — моя мать — одна из самых первых наложниц Мер-даланна.
На миг Тана утратила способность говорить.
А потом усмехнулась невольно. В самом деле, отчего бы папаше не возить с собой дочурку в Иллерон? Может быть, ему жаль девчушку стало — не все ж в гареме бока на диване обминать. А так она хотя бы делом занята.
— Мер-даланн захотел, чтобы я обучалась письму и счету, — неохотно продолжила Эви, — наверное, он хочет потом продать меня какому-нибудь мерзкому старикашке.
— А может быть, он хочет тебя выдать замуж за нужного человека? И поэтому хочет, чтобы ты была хорошо образована?
Гладкий лобик Эви пересекла неглубокая складочка — видимо, в этом ключе девочка еще не пыталась осмыслить стремление отца сделать ее образованной.
— Такое бывает, — сказала она неохотно, — но очень редко. Отцы еще кое-как заботятся о сыновьях, отбирая лучших, но почти никогда — о дочерях. Степь принадлежит мужчинам, госпожа, и с этим ничего не поделаешь.
— Да уж. Я это уже прочувствовала на своей шкуре, — вздохнула Тана. Совершенно внезапно ей захотелось поделиться своими печалями с Эви, рассказать о том, каким долгим был путь к этому дворцу, но… Тана оборвала себя на полуслове. Во-первых, Эви ей совершенно незнакома, и кто там знает, что за мысли крутятся в прекрасной головке дочери Мер-даланна. Ну, а во-вторых — Тане показалось, что когда-то, в иной жизни, она никогда и никому не жаловалась.
Эви прикоснулась к ее запястью — осторожно, словно проверяя — не рассыплется ли фарфоровая рука тонкой женщины в прах от одного лишь прикосновения.
— Знаешь, — горячо сказала девушка, — когда я шла сюда, то думала, что буду тебя ненавидеть. Это было бы справедливо — ненавидеть, ведь ты теперь новая и главная игрушка моего отца, а моя мать, слишком рано постаревшая, увезена из дворца в охотничий домик. Не как любимая женщина, а как прислуга. Но теперь, когда я немного узнала тебя, мне кажется, что ты хорошая. Я не буду портить тебе жизнь, когда вернемся в Хеттр.
«И на том спасибо», — ответила мысленно Тана, а вслух произнесла:
— Не моя вина, что твой отец меня купил. С таким же успехом меня мог купить кто-нибудь другой.